— Э-э-э… в Медном веке, — пробормотал Такки, навострив уши и изо всех сил вслушиваясь в подсказки соседки, — В 521 году ПэПэ.
— Ладно, — отмахнулся учитель, — садись уж, Пэпэ. Исси, хоть подсказывай правильно: это была уже пятая война. И последняя.
— Нас разбили, земли присоединили к Кетту, а выживших женщин и детей к Окосу на болота сослали! — Вскочила сестренка Такки.
Она Умарсу нравилась куда больше брата: честная и искренняя, очень прямодушная. Она могла себе это позволить. Благодаря брату-близнецу, сорвиголове с самыми крепкими в их классе клыками, к Исси и подойти со злой мыслью боялись.
Умарсу в плечо ударила бумажка.
— Данга! — строго сказал учитель, — У тебя что, дел других нет, раз жеваной бумагой плюешься? Ну-ка, кого встретили зверозыки на болотах?
— Моего дядь Кееха? — Поднял Данга на учителя наивные глаза.
Класс грохнул. Прыснула в кулачок благовоспитанная Мийла, заржал Такки, Исси легла на парту — только плечики дрожат, в голос смеется Бинка…
Умарс поднял бумажку: «2-30, у шкита», вывел Данга корявым почерком. Умарс едва разобрал.
Данга с первого класса был последним по прописям: рассказывал всем с тем же невинным лицом, что и всегда, что ему перепонки мешают. Только кеттянка не верила. Эта древняя змеюка однажды победно выложила перед Дангой сначала идеальные прописи его старшего брата, потом — отца, а потом, как последнюю свечку на торт — деда.
Конечно, вдохновляющие примеры не помогли. Умарс вообще не видел, чтоб они помогали.
И почему Умарс вечно запоминает такие мелочи? Про Мийлу, про Такки, про Дангу… Одноклассники ему, по сути, никто.
И Данга никто. Даже враг. Вот не придет он в 2-30 к шкиту, и что? Придется Данге самому выкручиваться с Бууром.
Только вот сможет ли Умарс себе такое простить? Даже если врага предаешь, это же все равно предательство.
Как только Данге что-то от Умарса понадобилось, он чудесным образом преобразился. Стал таким хорошим: от переизбытка дружеской поддержки непривычного к ней Умарса просто мутило. А может, потому что он знал — станет не нужен, все вернется на круги своя. Умение Данги лицедействовать не могло компенсировать скептически-презрительного взгляда Бинки, поэтому Умарс ни на секунду не обманывался.
А, пожалуй, не отказался бы обмануться. Тогда это могли бы быть самые счастливые дни в его школьной жизни.
Тогда, на берегу, пока Бинка летела, Данга сказал:
— Я же говорил — красиво.
И Умарс кивнул провожая взглядом серебристую спинку. Каково это — парить?
Она казалась такой маленькой и смелой на фоне бушующей внизу мощи воды.