Столичные врачи брали дорого, но даже к бесплатным медикам, что периодически дежурили в районе, дед отказывался идти. Привычными ему средствами здесь не лечили. А при виде мерцающих цветными огоньками капсул диагностов, в которые укладывали выстоявших длинную очередь посетителей, Камоир тихо ругался и делал жест для отвода зла.
Дед Камоир старался помочь Риэ по мере сил хотя бы в сборе металла, но с каждым пятилунием ему было все труднее выходить из дома и даже спускаться по лестнице, встречая редких теперь посетителей. Он принимал это с присущим старикам внешним безразличием. Риэ также не показывал ему своего отчаяния, так что их совместные вечера были, по большей части, наполнены безмолвием. Ощущая, как руки деда ласково перебирают и расчесывают его волосы, Риэ чувствовал, что без того неподъемный камень в груди становится еще тяжелее. Ведь очень скоро у Риэ не будет и этой малости. Скоро. Может, даже завтра… После смерти деда он останется совсем один. С другой стороны, Риэ молод и здоров, а Камоир мучается приступами жара чуть не каждые двенадцать дней и, верно, еле сдерживает себя, чтобы не просить Элай о милосердном скором конце…
Тонкий плазменный резак с тихим гудением шел по линии. Горячий воздух обжигал пальцы даже сквозь изолирующий состав, которым Риэ смазал руки. Он старался не дышать, чтобы не запотело увеличительное стекло. Наконец, на верстак упала вырезанная деталь. Риэ подул на нее, полюбовавшись, как вспыхнул по краешку раскаленный металл. Подождав, пока яркая линия погаснет, отодвинул в сторону, к уже готовым кусочкам.
Даро смотрел на работу друга во все глаза. Риэ прикусил губу, чтобы не улыбаться, и вновь сосредоточился на том, что делает. Он впервые привел Даро к себе в дом, и теперь тот почти лежал на верстаке, чтобы лучше видеть, как Риэ собирает очередную механическую никчемушку — знак Марай, три наложенные друг на друга капли. Тронешь — завертятся, заблестят. Делать такие Риэ не любил, но они продавались лучше всего.
Риэ больше не верил в богов, но подолжал бросать зернышко вионы в воду перед тем, как плыть на охоту, и делал жест для отвода зла, оказываясь на перекрестьи четырех дорог. Он не верил в богов, но привычные действия успокаивали. Так казалось надежнее. Даро же всем сердцем был предан Марай и искренне страшился гнева ее строгой сестры и неистового брата. Риэ не пытался переубедить друга — зачем? Ведь еще совсем недавно он и сам верил в то же, и был тогда гораздо счастливее…
Сверху раздался глухой кашель деда. Риэ отложил инструменты и прислушался, потом вернулся к работе. Даро смотрел на него так, что Риэ на миг стало невыносимо жалко самого себя. Он нахмурился и отвел взгляд.