А вот Эвен ее побаивался. Не знающий матери, с детства отданный на воспитание в правящий Дом, в двенадцать лет ставший Тенью Инара, он воспринимал ее, как мать, как авторитет, как женщину, достойную восхищения. Да, порой Инар пренебрегал ею, отодвигал на задний план, порой она сама становилась причиной этого, слепо доверяя таким советникам, как семейство Флемора, но он даже по прошествии многих лет, все еще восхищался ею, и да, все еще робел, когда она так строго, как в детстве, начинала с ним говорить.
— Я слушаю вас, Ваше…
— Ах, оставь этот смиренный тон! — скривилась Паэль. — Я знаю тебя не первый год. Знаю, что ты предан моему сыну, как никто, и именно поэтому я пришла к тебе не как повелительница, а как мать.
И ты не имеешь права мне лгать. Эвен, ты должен сказать мне, что происходит.
— А что происходит? — удивленно приподнял брови он. Как бы он не относился к повелительнице, какие бы чувства не испытывал, но все же, он уже давно ребенком не был и научился противостоять даже самому сильному гневу, который она не преминула на него излить.
— Не играй со мной, мальчишка!
— Боги упасите, какие игры?
— Эвен, сейчас не время изображать идиота. Ты думаешь, я не вижу, что творится в Совете? Весь свет бурлит, как разворошенный улей. Эклир болен, де Лиар подал в отставку, в доме Агеэра произошло убийство…
— А вы откуда знаете? — резко перебил Эвен.
— В наше время трудно скрыть что-либо, особенно, если дело касается высших семей, — уклончиво ответила повелительница и продолжила свой эмоциональный монолог: — И именно сейчас, когда Илларии требуется жесткая рука, Инар самоустраняется. Что с ним происходит? Ты не можешь не знать. И я не могу понять, почему он отказался разрывать договоренности с Тариэль де Лиар? Да, не спорю, она хорошая девочка, очень милая и могла бы стать прекрасной повелительницей Илларии, но после того, что случилось с де Лиаром — это невозможно. А его недавнее поведение в Совете?
Что это было? Он вел себя очень странно, ушел посреди голосования, никому ничего не объяснил, и этот его взгляд… Я очень боюсь за него. Неужели ты не понимаешь? Он мой сын, единственный сын, он все, что у меня есть.
— Я знаю, — вздохнул Эвен, поморщившись. Он надеялся, что Паэль ограничится требованиями и скандалом, но то, что она начала просить — здорово обескураживало и даже пугало. Когда это Паэль о чем-то его просила? Да никогда! А сейчас она была сама не своя: растерянная, напуганная и, кажется, готовая вот-вот начать умолять.
Не добрый знак, очень не добрый. — Но вы должны задавать эти вопросы не мне.