Эвен не знал, что сказать, как ответить или утешить… Не просто все с этой связью истинных, а если еще ее пытаются сдерживать…
— Она тебя любит.
— Я знаю, — горько вздохнул Инар. Он тоже любил, сильнее жизни, наверное, а любил бы меньше — сломал бы. Когда вечно чувствуешь боль, когда живешь с ней постоянно, когда она становится невыносимой, хочется сделать все, чтобы только облегчить, унять… например, поцеловать, прикоснуться без ненавистных перчаток, впитать подаренное тепло, напитаться им, как демонов вампир кровью. Но нельзя, потому что больно будет уже не тебе, а ей, и слезы в любимых глазах появятся не счастливые, а болезненные, с запахом страха и отчаяния. Как потом стереть? Уж лучше он — он привычный, а ей нельзя. Она маленькая и хрупкая, птичка бесстрашная, любимая. Разве может он своей птичке боль причинить?
И утешает только одно — что не навсегда все это. Вот разберется он с бардаком в своем доме, удалит лишних и опасных, тогда можно будет вернуть, разорвать ненавистный контракт, а потом схватить в охапку и кружить, кружить, кружить… И любить уже не таясь, представить миру, признаться всем, надеть кольцо, произнести клятвы и просто жить, без этой вечной, изматывающей до крика боли, целовать, когда захочется, а хочется всегда, и рядом быть хочется, и прикасаться, и пьянеть от запаха волос, кожи, и тонуть в синеве родных глаз. Неплохая мечта, главное — только не сойти с ума в ожидании.
— А это что за книги?
Не то, чтобы его, в самом деле, интересовала незнакомая стопка папок, появившаяся на столе в его отсутствие, но так хотя бы он мог ненадолго отвлечься, забыться. Вино давно уже не помогало, а жаль.
— Ах, это, — махнул рукой Эвен. — Так, ерунда. Счетные книги семейства Агеэра. Малышка наша в них тайну смерти дяди искала. Я тоже проглядел, правда, ничего путного не обнаружил. Но ты ведь знаешь, я от цифр теряюсь. Хотел вот Авенору отнести…
— Не надо, я сам просмотрю.
Эвен радостно кивнул в ответ. Ведь, и правда, терпеть не мог цифры. А еще не мог видеть Инара таким… полуживым.
— Ты со старой перечницей не тяни. Не нравится мне ее активность.
Инар понял, пообещал взглядом, но выполнить обещание удалось только на третий день. Прав был Эвен — нельзя было пренебрегать предупреждением Матери. И опоздать было нельзя, а он… заигрался в обиды. Радовало, что осознал это вовремя. Иначе бы посланник оказался прав, и сердца гордого повелителя больше бы не было — того, каким он его любил: мягким, нежным, любящим и наивным, почти ребенок, бунтарка, птичка его ранимая. Жаль только, что не понял раньше, а ведь все сведения были в руках. И если бы он только присмотрелся, его любимой птичке не пришлось пережить то, что она пережила.