Она совсем не могла думать, когда Роне уложил ее на груду сладко пахнущих фиалок и вжался в нее напряженными бедрами… Нет, неправда. Она подумала – зачем эти грубые, никому не нужные штаны? И они исчезли, а Шу застонала от сумасшедше прекрасного ощущения: обнаженное мужское тело на ней, трется об нее, и она чувствует каждую его мышцу, каждый волосок, каждый вздох и стон, и ей самой хочется кричать и стонать от невозможной, нереальной яркости чувств, от каждого его прикосновения, каждого движения…
Она закричала, когда он вошел в нее – горячий, твердый и гладкий. Он заполнил ее всю, до боли, до звезд перед глазами, и невозможно нежно шепнул ей в шею:
– Моя девочка, моя Гроза, моя…
А потом ей показалось, что она растворилась, растаяла в обжигающей тьме, слилась с ней, поглотила ее и сама стала огромной, просто бесконечной тьмой, сладкой и острой, нежной и пряной, прозрачной и густой, как звезды в ночном небе…
Она вернулась в собственное тело не сразу, слишком это было хорошо – быть тьмой и ветром, облаками и звездами. То, что осталось внизу, казалось совершенно неважным. Какая еще боль? Какая еще месть? Глупости, мелкие детские глупости.
– Ты невероятная, – шепнула огненная тень, вросшая, вплетшаяся в нее тысячей горячих нитей. – Моя Шуалейда.
– Мое ручное чудовище, – ответила она, вплетая пальцы в растрепанные огненные пряди и ощущая, как по всему ее телу пробегают щекотные, колючие искры. – Это всегда так хорошо?
– Нет. – Роне покачал головой, а потом бережно потерся губами об ее ушко. – Мне ни с одной женщиной не было так хорошо, Гроза. Только с тобой.
– Почему, ты же не любишь меня? – Ей правда было страшно любопытно.
А Роне тихонько хмыкнул, перекатился на спину и потянул ее на себя. Уложил головой себе на грудь, обнял и, мгновение подумав, взметнул вокруг них облако фиалок. Они упали, укрыв их обоих неожиданно теплым шелковистым покровом.
– Кто знает, что такое любовь, Шу? Говорят, что мы, темные, не умеем любить. Может быть, они правы, а может быть, мы просто любим иначе, чем светлые. Но какая разница, как это называть? Мне хорошо с тобой, тебе хорошо со мной.
– Да, мне хорошо с тобой. Жаль, что… – Шу смущенно поерзала, устраиваясь удобнее на обнаженном мужском теле. – Ну… что мы… раньше…
– Зато сегодня ты точно знала, чего хочешь.
– Я и раньше знала! – лениво возмутилась Шу. – Я менталистка, а не слепая монахиня.
Слышать смех Роне вот так, прижавшись ухом к его голой груди, было странно и очень приятно. Словно лежишь на клокочущем и вибрирующем котле.
– Ты невероятная прелесть.