Я глядела на него и плакала, вцепившись руками в больную ногу.
Эдвин перекинулся, подошел, встал рядом на колени.
— Дай посмотрю, — тихо и твердо велел он.
Я убрала руки, подтянула юбку. Колено распухло, в неверном свете уходящей луны казалось темным. От него под кожей, словно щупальца, расползались по ноге черные, пульсирующие болью полосы. Смотреть было противно и жутко, я отвернулась, подавила тошноту. Эдвин касался ноги бережно, тепло его пальцев и золотое сияние заклинания притупляло, но не убирало боль.
— На большее сил нет, — глухо пояснил он. — Прости.
— Мне значительно лучше, — поймав его руку и заглянув в лицо любимого, заверила я. — Правда. Ты только помоги подняться, ладно?
Он кивнул, виновато потупился.
Я сдерживала стоны, храбрилась, нагло врала, что могу идти.
Оставаться у камня было опасно. Мы оба это знали. Вцепившись в Эдвина, честно ковыляла где-то с четверть часа. Нога болела, но благодаря лечению, я могла на нее опираться. А слабость и выжатый досуха магический резерв превратили меня в безвольную, неспособную думать куклу. Я просто брела с Эдвином по берегу реки, не видя и не слыша ничего. Как в бреду. Колено позорно подкосилось, не упала лишь потому, что Эдвин держал меня. Он помог выпрямиться, вздохнул, крепко прижал меня к себе. Прикусив губу, уткнувшись лицом в его плечо, старалась не плакать. Но все же казалось, только тогда я ожила. Его объятия согрели, отогнали мерзкий холод, оставшийся после прикосновения Великого магистра. Обхватив Эдвина обеими руками, слушала его дар, ощущала запах гари, пропитавший мантию, и тонкий аромат розмарина в его духах. Постепенно пришло осознание окружающей действительности. Шелест волн, запах сырой земли, начавшейся весны.
Подняв голову, посмотрела на Эдвина. Он выглядел подавленным и виноватым. Ласково погладил меня по спине, наклонился к уху. Горячие губы коснулись моего виска, а шепот отдавал горечью: — Прости. Прости меня.
Я не успела ответить — провалилась в вызванный его заклинанием сон.
Очнулась от ужасной боли. Колено словно разрывали, а из ноги вытягивали жилы. Не сдержала крик.
— Тише, тише. Лежи, не двигайся. Упадешь, — Эдвин погладил меня по руке.
Открыла глаза. Понадобилось время, чтобы осознать происходящее. Эдвин нес меня на плечах по душному проходу под холмом. Старалась не всхлипывать и не дергаться. Никому бы не помогла, если бы из-за моих движений Эдвин потерял равновесие.
Он отнес меня вниз, в купальню. Бесшумные коболы засуетились вокруг, помогая раздеться. В горячей воде боль постепенно ослабевала, я даже вновь обрела способность мыслить. Заметила свежее темное пятно на груди у севшего рядом Эдвина. Такие остаются от шаров молний. Вдруг осознала, как нам повезло. Мы выбрались оттуда живыми. Коболы принесли металлический сосуд с длинным узким горлом и вычурной пробкой и две маленькие фарфоровые чашечки. Поставили на каменный столик у затончика и безмолвно скрылись. Эдвин потянулся к сосуду. Судя по бережливости движений и гримасе, это действие причинило боль. Он выдернул пробку, плеснул снадобье в чашечки, протянул одну мне. Я скептически принюхалась к темно-зеленой жидкости. Она резко пахла хвоей и не вызывала желания попробовать.