Лёлька судорожно сглотнула комок в горле и хлюпнула носом. Обещанное? Конечно, она помнила! Прожить тысячу лет и узнать, как вернуть к жизни из не-жизни их друзей и защитников! Но тысячи лет еще не прошло, и к пониманию поразившей их магии она не стала ближе даже на прожитые с тех пор полдня…
– Не беда, Ори-тян, – проговорил Лун. – Понимание придёт позже. А пока просто положи руки на грудь Отоваро-сенсею. Я бы сделал это сам, но у меня, как видишь, с руками не очень хорошо.
– Давай, давай, Лё! – возбуждённо ткнул ее в бок кулаком Ярослав под изумлённые взгляды родителей и его премудрия.
– Ори-кун – не только онна-бугэйся, но и оммёдзи! – гордо объявила Синиока Ивану и Сеньке.
– Т-так бы сразу… и сказали, – кивнул царевич.
Агафон, дотронувшийся до груди Отоваро еще раньше, только покачал головой:
– "Кокон Нераспутина" не имеет обратного действия, а его период полураспада как у…
– Тс-с! – шикнула на него Серафима, не сводящая глаз с дочери.
Лёлька стояла на коленях в грязи, не обращая внимания на острые камни, впивавшиеся в тело, и руки ее лежали на рассеченном нагруднике доспеха Иканая. Ресницы ее были опущены, лицо торжественно-спокойно, голова прикрыта кончиком могучего крыла как шалью. Похоже было, что дракон начал ей что-то беззвучно говорить, потому что брови ее то сходились к переносице, то взлетали в удивлении, а по лицу пробегала то улыбка, то изумление, то восторг. Но самое главное – из-под ладоней ее заструились нежные золотистые волны, окутывавшие и пронизывающие всю фигуру самурая Совета, будто сама жизнь медленно вливалась в недвижимое тело.
С его премудрием Лун, скорее всего, не беседовал, но тем не менее, выражения чумазой физиономии мага-хранителя менялись под стать Лёлькиным. Недоверие, скепсис, непонимание, потрясение, озарение, перемежаемые "кабучами" на все тона… Особо выразительная заставила Сеньку оглянуться, а когда взгляд ее вернулся на сенсея – тот лежал с открытыми глазами, чуть щурясь от сонного утреннего солнышка.
– Отоваро-сан! Отоваро-сан!.. – Ивановичи набросились на самурая с самыми несамурайскими манерами, вопя и обнимая наперебой. Но несколько вдохов – и Лёлька вскочила с горящими очами и жаждой свершений на лице.
– Тихон… то есть Лун! Идём к остальным!
Полчаса – и Иванушка поднял на руки выбившуюся из сил не столько от непривычных усилий, сколько от непереносимых эмоций княжну, оторвав от последней фигуры, которая была уже не фигурой, а вполне живым и даже практически здоровым Извечным Нероямой Кошамару. Но как свято место не бывает незанятым, так и освободившийся пятачок на неширокой груди старичка заняла рыдающая от счастья Чаёку.