— Это не старость, Федя, — сказал, наконец, Алехин. — Это усталость. Усталость не от работы, а от постоянного сознания ее бесполезности, бессмысленности. Сизифов труд, вот что такое на самом деле наша работа! Так Сизифу хотя бы вручил его камень не кто попало, а боги, и не за здорово живешь, а за какие-то там прижизненные провинности. А нас ни за что ни про что заставляют на виду у всего мира валять дурака не боги. Далеко не боги, это ты верно подметил…
Федор Филиппович перевел дух и по-настоящему, с удовольствием глотнул пива, которое опять приобрело свойственный ему неповторимый вкус. То, что летчики называют точкой возврата, то есть момент, когда горючего в баке остается в обрез, чтобы вернуться на родной аэродром, была пройдена, полет продолжался в прежнем направлении. Куда они таким манером залетят, оставалось только гадать, но уже было ясно, что Федор Филиппович был приглашен сюда неспроста, не напрасно принял приглашение и не зря вел свои провокационные речи.
— Хорошо, что в России еще сохранились умные люди, которые видят, в какую сторону клонится ситуация, — продолжал Алехин.
— А толку? — безнадежным тоном возразил Федор Филиппович. — Когда сидишь в салоне падающего самолета, трудно не видеть, в какую, как ты выразился, сторону клонится ситуация. Труднее ее выправить, особенно если кабина пилотов заперта на замок.
— Да нет, все правильно, — кивнул генерал-полковник. — Один в поле не воин, с этим не поспоришь. Но кто сказал, что ты один? Ты же не настолько глуп, чтобы считать себя единственным умным человеком в России!
— Ну и что? — опять пожал плечами Потапчук. — Умных людей в России всегда хватало, а правило ей почему-то дурачье. А если попадался умный, так обязательно или сволочь, или вор, или то и другое одновременно…
— Это потому, что дурачье вечно норовит сбиться в стаю и выбрать из своей массы вожака, чтобы, пока все хорошо, лизать ему ноги, а когда что-нибудь пойдет не так, порвать его в клочья, сожрать и выбрать нового. А умные люди толпы сторонятся — сидят себе по норкам, по кухням да кабинетам, и думают свои умные думы. Вот их и не видно — ни их, ни их влияния на политику. А им бы собраться вместе и заявить о себе: слушайте, бараны, что мы вам скажем, и не говорите потом, что не слышали!
— И да здравствует социальная революция, — подсказал Потапчук.
— Да какая, к черту, революция, что ты мне шьешь политический экстремизм? — замахал на него наполовину обглоданным лещом Алехин. — Тоже мне, нашел вождя народных масс, расшатывателя устоев и ниспровергателя основ! Я тебе, дорогой, о другом толкую. Мы с тобой кто? Федеральная служба безопасности России. Безопасности, — с нажимом повторил он. — России! А не тех, кто в тот или иной момент ею правит. Цари, генсеки и президенты приходят и уходят, а Россия остается, и присягали мы с тобой, если ты помнишь, государству, а не лично Борису Николаевичу, Владимиру Владимировичу или Дмитрию Анатольевичу. Даже до революции, когда присягали каждому новому государю, интересы государства российского далеко не всегда совпадали с личными интересами его императорского величества. А у нас почему-то принято считать, что безопасность и процветание государства — это, в первую очередь, безопасность и процветание его первых лиц. Вот уж дудки! Я, лично, к ним в телохранители не нанимался, у них для этого ФСО имеется, вот пусть она перед ними на задних лапках и пляшет. А мы…