Вышедшие из поезда вместе с Глебом пассажиры сошли с платформы и ручейками разбежались по своим пронумерованным по порядку, как рядовые в строю, Парковым. Встречный поезд тоже только что ушел, и на платформе было почти пусто. Наметанный глаз Сиверова мгновенно выделил из немногочисленных пассажиров лицо кавказской национальности, одетое, помимо густой темной щетины, в черные брюки с зеленоватым металлическим отливом, остроносые туфли, белую рубашку с коротким рукавом и кожаную жилетку с множеством кармашков. Поправляя на переносице солнцезащитные очки, Глеб подумал, что на свете есть вещи, которые не меняются, а если меняются, то гораздо медленнее, чем окружающий мир. На рубеже тысячелетий изменения происходят с неуловимой для человеческого глаза быстротой, и потому такие вещи, как отечественный автопром, зажигалки «зиппо» и небритые кавказцы в кожаных жилетках кажутся вечными и незыблемыми, как пирамиды. Для полноты картины наблюдаемому персонажу не хватало разве что кольца с ключами от тюнингованной «шестерки» на указательном пальце да торчащей из нагрудного кармана пачки «Мальборо».
Прикосновение к очкам было условленным паролем. Кавказец едва заметно кивнул Глебу, вынул из кармана пачку «Мальборо» (все-таки есть, есть на свете незыблемые ценности!), прикурил от позолоченной бензиновой «зиппо» и, не оглядываясь, направился к лестнице, которая вела не налево, к автостанции и многочисленным Парковым улицам, а направо, в Измайловский парк как таковой. Глеб на всякий случай снял с предохранителя свой зонтик и последовал за ним.
Всю последнюю неделю Глеб проводил время, свободное от посиделок в шашлычной старого Абдуллы Закаева, за просмотром электронных копий досье на лиц, находящихся в федеральном розыске как террористы или некогда подозревавшихся в связях с террористами и отпущенных на все четыре стороны за недоказанностью состава преступления. От мелькания на экране мужских и женских физиономий до сих пор рябило в глазах, перегруженный информацией мозг казался разбухшим, как сумка возвращающейся с рынка домохозяйки, которой предстоит приготовить праздничный обед на двадцать персон. Но труды Глеба не прошли даром: в человеке, что подсел за его столик в шашлычной, он без труда опознал бывшего майора махачкалинской милиции Тагиева, уволенного из органов около года назад. Майор подозревался в тесных связях с «лесом», но, использовав свое юридическое образование и профессиональные навыки, ухитрился выйти сухим из воды. У Глеба сложилось впечатление, что его намеренно отпустили бегать на воле в расчете, что рано или поздно он выведет спецслужбы на более крупную дичь, но Тагиев всех надул: как только возбужденное против него уголовное дело закрыли, он исчез, как в воду канул. Целый год о нем не было ни слуху, ни духу, и вот он вынырнул в Москве — чистый, холеный, прекрасно одетый, раскланивающийся с посетителями кафе и дружески болтающий со старым Абдуллой, явно почитающим его как постоянного и весьма уважаемого клиента. Он сменил стрижку и отпустил усы, но Глеб узнал его с первого взгляда и сразу понял, что рыбка наконец-то проглотила приманку.