У ворот на табурете сидел Угер и читал газету. Судя по тому, что он держал её вверх тормашками, нас ожидал государственный переворот.
– Куда это вы?
– В Грау. Мне нужен телефонный узел.
– Жаль, – флегматично сказал он. – Не получится.
– Это ещё почему?
– Карантин.
Из-за машины вышли ещё двое – круглоголовый и Херменли. С обратной стороны ворот за кустами тоже что-то маячило. Всё было ясно. Интересно, что сообщат Карлу? Солнце стояло прямо напротив вышки, яркий отблеск резал глаза.
– Карантин, – повторил я.
Из-под навеса тянуло сладковатой гарью и запахом солидола. Гуго бродил вдоль фургончика со смазочным шприцем, вытирая шею ладонью и будто отмахиваясь от ос. Заметив меня, он остановился и наклонил голову, как любопытный пёс. Между тощих ключиц пульсировала синяя жилка. Глаза у него были большие, а веко приспущено, с характерной складкой, которая прояснила мне то, что я тщетно пытался найти.
– Не выпускают, – сказал я. – Мне нужно доставить сообщение.
– Я не могу, – тихо ответил он.
— Можешь, – сказал я, беззастенчиво его разглядывая. – Лучше так. Здесь всё кончено, можешь мне поверить. У тебя всё равно здесь ничего нет. Ты же мишлинг4.
– Нет! – в его выпуклых глазах блеснул настоящий ужас.
– Да, – сказал я. – Я тебя сразу заметил. Они зарвались и скоро пустят тебя в расход. А не они, так другие. С пустыми руками в гости не ездят.
– Вы ничего здесь не сделаете.
– Передай сообщение. Я дам телефонный номер, и ты продиктуешь то, что я напишу.
Наши тени перепирались шепотом. Я не питал злобы к этому мальчику, но нужно ковать железо, пока горячо. Верстаки были накрыты брезентом, и не имело значения, куда мы пришли; места всегда одинаковы, нужно давить, если хочешь остаться в живых. Наконец, он заплакал. Худосочный детина, почти подросток, в синем рабочем халате; он вытирал слёзы украдкой, чтобы те не заметили.
– Просто слова?
– Несколько фраз. Поможешь, и я увезу тебя домой.
– У меня нет дома.
– Значит, будет. Ну что ты там видел в своём Эмме?
Разумеется, он согласился. Эмме – отвратительный городишко. Художник извёл всю кирпичную краску, стараясь придать улицам респектабельный вид, но добился лишь того, что даже церковь стала выглядеть как цейхгауз. Везде решётки, везде аляповатые вывески и пустые прилавки. Я бы и сам убрался оттуда как можно скорее, куда угодно, а лучше бы в Хильдесгайм.
***
Однако, пора браться за дело!
В комнате меня встретило бодрое шуршание: Буби пришёл в себя.
Я открыл клетку и крыса выбралась мне на куртку, цепляясь жёлтыми коготками. Я осторожно ссадил зверька на пол, отряхнулся и топнул ногой – убегай, дружок.