– Долго ещё?
– Хотите скорее – рожайте сами.
На крыше «Мини-Блитца» вспыхнул прожектор. Ярко-голубой ксеноновый свет ударил прямо в окно, заставив меня зажмуриться. Из громкоговорителя грянул многократно усиленный голос:
– КОЛЛЕР! ВСЕМ ВЫЙТИ НАРУЖУ!
Как бы исполняя приказ, дверца кабины открылась и на землю выпрыгнул человек. Он забежал за фургон. Я моргнул – влага застлала глаза, а когда прищурился, то увидел, что силуэтов на дороге здорово поприбавилось. Они собирались кучей, намереваясь сбежать вниз.
– НАРУЖУ! – надрывался динамик. – ВСЕМ! ВЫЙТИ!
«Зиу!» – взвизгнула пуля. Железнодорожник что-то обморочно пробормотал и ринулся вперёд, со вскинутыми руками, как пловец, я не успел его удержать. Он выпал на перрон – чёрная кукла, освещённая иллюминацией. И вдруг задёргался, выгнул спину, прошитый выстрелом, сделанным прямо в упор.
Следующий пробил ему голову. Хлопка я не услышал. Затылок окутался красной завесой, а капли брызнули мне в лицо. «Мини-Блитц» начал спускаться с холма, сопровождаемый вспышками. Пули, как железный град, молотили в стенки вагона.
– Трогаю, – объявил Мауэр.
Потрясающе, он говорил голосом циркового распорядителя! У меня не хватило энергии рассмеяться. Капли крови и ошмётки мозга ещё висели на моих бровях и ресницах, как сверкающая рождественская мишура. Костенеющим пальцем я нащупал кольцо гранаты, но не смог выдернуть. На горизонте над кромкой леса сияла звезда. Она указывала путь в Вифлеем.
Гористые макушки сдвинулись вправо. Сквозь красный росистый ворох выбился луч и замельтешил сквозь штакетник стволов. Я сполз на пол, ударившись и почти не заметив удара. Что случилось? Крышу пакгауза заслонила чёрная пасть туннеля, и раздался скрежет – это отломилась лестница, которую забыли втянуть. Рявканье динамика удалялось и, наконец, стихло, а бронзовые стволы мелькали быстрее, и солнечный луч осветил кабину и Мауэра, согнувшегося в три погибели – его лохмотья развевались, как знамя.
Он обернулся ко мне, худой и сморщенный, то ли смеясь, то ли плача:
– Выбрались, понял? М-мальчишечка? А-а? Едем!
– Едем, – повторил я бессмысленно.
В открытую дверь задувал ветер. Он трепал волосы и провода, и был таким свежим, как всё это утро и лес, раздающийся перед поездом, и узкие ленты рельсов, пронзающие восход. И лишь теперь, вдохнув этот терпкий воздух, я сообразил что мы всё-таки живы и мчимся на максимальной скорости в несусветную даль, с ветрилами, но без руля и даже без карты, и сделал единственно возможное, что должен сделать пулемётчик моего возраста, стажа, телосложения и душевных сил.