У Мэгг всё шаталось перед глазами, ноги дрожали, и она едва поняла, как они спустились с помоста и почему пошли все вместе. Только оказавшись в какой-то тёмной и пропахшей благовониями гостиной, она начала осознавать, что спаслась.
Ей позволили забиться в угол и не трогали, и она, стараясь не задевать кровоточащие раны, вцепилась пальцами в постыдно короткие волосы и зажмурилась. «Всевышний, услышь! Всевышний, пошли мне тихую жизнь, молю тебя! Пусть всё будет хорошо!»
Она готова была на всё. Напроситься в храм и навсегда похоронить себя за его стенами, найти школу или какое-нибудь общество цветочниц, чтобы мыть там, убирать, готовить за скромную плату. Только чтобы никто не трогал её и не угрожал ей больше. С неё было довольно — и страхов, и опасностей, и угроз. Может, другим, тем, про кого Рей пел песни, нужны были приключения, вечная любовь и внезапные перемены, но она — из других. Она не хочет ничего — кроме тишины. Какой она была глупой, когда собиралась искать своих родных! И как мало потребовалось ей, чтобы осознать свою глупость.
— Эй, малахольная! — это была сводница, уже в чистом платье и даже, кажется, помывшаяся. — Прими-ка ванну, девочки нагрели на всех. Хозяйке тут ни вши, ни кровавые пятна не нужны.
Мэгг не стала спрашивать, что за хозяйка, только покорно поплелась, куда сказали, и едва не заплакала от счастья, увидев небольшую медную ванну, наполненную горячей и почти чистой водой. Она погрузилась в воду, чувствуя, как унимается боль, намочила остатки волос, нашла на краю мочалку и стала отчаянно тереться, желая вместе с грязью смыть воспоминания об улице и о тюрьме.
А потом о ней как будто забыли. Никто её не гнал, но ничего особого не требовали. К концу вечера она поняла, что попала в бордель. Здесь работало пятнадцать девушек — вернее, они себя называли «девушками», но самой младшей едва исполнилось двенадцать, а самой старшей было, на взгляд Мэгг, больше сорока пяти (и у неё не было зубов). В гостиную и в комнаты Мэгг ходу не было, но она свободно ходила по чердаку, кухне, прачечной. Сводница, которую, как выяснилось, звали мадам Дебю, изредка, если замечала Мэгг, давала ей какое-нибудь задание. Вообще говоря, сводницей она была только отчасти — в основном она крутилась по хозяйству и следила, чтобы «девочки» были накормлены, если не досыта, то хотя бы так, чтобы не падать от голода, чисты и одеты. Тем, кого постригли, быстро соорудили парики — Мэгг, конечно, никто такой не предложил.
— Передохну тут и утеку, — сказала Зои на третий день. Мэгг подумала, что «утечёт» вместе с ней, но не успела. Одним утром Зои просто исчезла. Мадам Дебю принялась проверять невеликие драгоценности, но ничего не пропало, и она сказала, смахнув слезу: «Вот что такое истинная благодарность!»