— Надо поесть, — говорит, с весельем наблюдая, как я краснею, словно девчонка. — А то тощая совсем. Придется мелочь в карманы рассовывать, чтоб ветром не сдуло.
Выкручиваюсь из его рук и толкаю в плечо.
— Не видать тебе моих оладьев, Шут гороховый, — коварно щурюсь и прячу за спину миску с горкой все ещё теплых оладушков.
— О нет, — картинно прикладывает руку к груди. — Смилуйтесь, о, госпожа. Не дайте умереть голодной смертью.
Сбитая с толку не замечаю, как он ловко утягивает оладушек с тарелки и засовывает его в рот с таким довольным видом, будто получил бесценный трофей. Фыркаю и сдаюсь, обезоруженная его открытой улыбкой.
Обедаем мы в огромной гостиной, устроившись на диване. За панорамными окнами бушует гроза, а у нас: тихий смех, звон чашек с чаем, какая-то бестолковая комедия и рыжее пламя камина.
— Знаешь, — говорю, когда мы разделываемся с мясом и картофелем, а на тарелке не остаётся ни одного оладушка, — говорят, что не бывает дружбы между мужчиной и женщиной. Но я бы хотела иметь такого друга, как ты.
— Легко, — улыбается, сыто потягиваясь. — Кстати, я забрал твою сумочку. Там документы и телефон.
— Ты ездил к Чехову? — сглатываю, вдруг ощущая лёд за грудиной. А что, если…
— Не смотри на меня как кролик на удава. Ему сейчас не до тебя. С утра улетел.
— И долго его не будет?
— Недели три. Так что можешь пока выдохнуть и жить спокойно. У меня.
— Что-о?!
Ветер лупит по плечам косым дождем, толкает в спину, подгоняет. Сумерки сковывают город духотой и надвигающейся ночью. Люди прячутся под зонтами и спешат укрыться в теплых объятиях кафешек, родных квартир или любимых. А я упрямо иду вперед, игнорируя промокшие ноги и холод, пробирающий до костей. Наплевав на косые взгляды прохожих и спрятавшихся за стеклами кафе людей.
… — Что значит: жить у тебя? — удивление распирает меня, как гелий воздушный шарик. Вот-вот лопну.
— Только то, что я сказал, — совершенно невозмутимый и наглый. Так бы и треснула чем-нибудь. Жаль под рукой только посуда. А подушки — это из другой оперы.
— Я не глухая, Марк. А вот у тебя, похоже, проблемы со слухом, — говорю, медленно и уверенно закипая от злости. Вот и предложила мужику «подружить». Идиотка. Давно ведь усвоила, что мужик не может дружить с женщиной, потому что один из них уже давно отымел второго во всех позах. Меня такие фантазии не посещали, потому что мое тело отзывается только на одного мужика. И это что-то странное и запредельное. То, чего никогда не было в моей жизни. Или я просто не помню?
А вот судя по предложению Марка и его лукавому взгляду из-под упавшей на глаза челки — в его больном мозгу как раз и блуждают такие мысли.