— Двенадцать ножевых ранений, — сухой тон доктора наждачкой по оголенным нервам: больно до судорог. И я вдруг остро ощущаю, что не хочу больше знать. Чувствую, что следующие слова просто сломают меня и те крохи веры, что ещё теплятся где-то на задворках сгорбившейся души. — Он, — доктор подходит к столу и пальцем стучит по монитору, — нанес отцу двенадцать ножевых ранений и не помнил этого.
— Нет, — качаю головой, не желая принимать эту правду. Потому что если приму, значит, Руслан — убийца. И все мои жалкие попытки его оправдать...поверить...не стоят и ломаного гроша.
— Он держал нож, когда его нашли, и был весь в крови. Ему было всего десять, Александра…
— Как? — спрашиваю, не понимая, как маленький мальчик может убить здорового мужика. Это просто не укладывается в голове. Совершенно. И я напрочь отказываюсь в это верить, даже когда доктор приводит кучу доказательств.
Так я узнаю, что в пять лет Руслан искалечил мальчика в детском саду только потому, что тот захотел себе его игрушку. В семь он выпотрошил беременную кошку; его нашли ревущим над дохлым животным. А в восемь остриг волосы однокласснице: зажал ее в туалете и не отпускал, пока не обрезал ее шикарные локоны.
И пока доктор составляет портрет моего психа, память подкидывает свои факты.
Крики по ночам, пузырек с таблетками, сумасшествие в черных глазах, синяки на теле от его несдержанности, Гурин, чье тело — сплошная рана, и нож, которым убили девушку Люсю. Нож с отпечатками Руслана, его ДНК на трупе. И...двенадцать ножевых ранений…
Не могу дышать. Легкие горят огнем. И я тороплюсь сбежать из душного кабинета. Не могу... Не могу... Все это неправда. Все не так. Руслан не мог. Ничего не мог. Или...мог?
Но на улице не становится легче. Духота сжимает легкие в стальных кулаках. И я рву пуговки воротника рубашки. Дышу.
— Скажите, доктор, это… — сглатываю комок, острыми гранями режущий слизистые. — Эта...болезнь...она… — черт, как же сформулировать?
— Хотите знать, будет ли ваш ребенок таким же?
Улыбаюсь криво врачебной проницательности. Все подметил, хотя живота еще не видно. Но да, он прав. Я хочу знать, есть ли шанс у нашего ребенка родиться нормальным.
— Учитывая наследственность Руслана и его диагноз — я дам вам девяносто процентов на то, что ваш ребенок унаследует...особенности своего отца.
— Значит, есть еще десять процентов… — с какой-то отчаянной надеждой.
— Шансы есть всегда, Александра, — соглашается доктор. — Но стоит ли так рисковать?
Он больше ничего не говорит, возвращается в клинику. А я...просто иду вперед, не разбирая дороги.