Ага. Я шмыгнула носом и приписала: «Чем быстрее ты заведешь любовницу, тем быстрее ослабнут узы. А если влюбишься, вообще исчезнут». На этой оптимистичной ноте поставила точку и отложила карандаш, оставив записку на столе. Еще раз всхлипнула. Себя было жалко, но… Как я уже говорила, ненавижу это слово.
Быстро оделась. На этот раз никаких обтягивающих платьев и вырезов, джинсы и пуловер. Хотя это вряд ли поможет, люди будут пялиться, даже если надену паранджу.
Я вышла из спальни, борясь с желанием обернуться. Но если бы я это сделала, если бы посмотрела на Дениса, то уже никуда бы не ушла, а залезла в кровать. Эта мысль казалась мне особенно привлекательной, пока я спускалась по лестнице, пока отпирала дверь, всматриваясь в утреннюю прохладу сада, в поисках звериных силуэтов. Но собаки все еще сидели в вольерах и ленились поднять лай. Что ж, тем лучше.
– Знаешь, – раздался за спиной голос и я, едва не подпрыгнув на месте, обернулась. В полумраке коридора стоял Андрей, – Я иногда сожалел, что встал и ушел тогда из библиотеки, оставив вас с Денисом вдвоем.
– Ты это уже говорил, – прошептала я.
– Да, – согласился он, – Говорил. Но сейчас я думаю, что все сделал правильно. Вот и ты сделай все правильно, ладно? – попросил он и, не дожидаясь ответа, развернулся и пошел вглубь дома..
– Именно так я и собираюсь сделать, – пробормотала я, снова открывая входную дверь
Безликий женский голос объявил посадку на рейс номер один-четыре-два-би-си до Эль-Фуджайры и я встала, поправив ремешок сумочки. В аэропорту всегда царила суматоха, кто-то тащил багаж, кто-то кого-то ждал, боясь упустить знакомое лицо в толпе. Кто-то всматривался в изменчивые цифры на табло. На миг разноцветные надписи потускнели, утратив краски и став бело-серыми. Яркие футболки японских туристов выцвели, а мозаичный пол зала ожидания почернел. Я моргнула и краски вернулись. Почему-то когда отец говорил, что его жизнь без мамы стала серой, я думала, что это метафора. А теперь сомневаюсь, ибо в последние полчаса зрение играло со мной в такие странные игры. Неужели мир без Дениса выцветет, оставив среди блеклых штрихов и набросков людей? Что ж, у меня будет время узнать.
Я подошла к стойке и предъявила улыбающейся девушке посадочный талон. Утративший краски мир – наименьшая из моих проблем. Как говорил отец, у него теперь есть целых двести лет, чтобы состариться и умереть. У меня теперь они тоже есть. Целых два века. Всего два века.
Надо узнать, есть у отца успехи с гаремом. И еще навестить бабушку, уговорить ее оставить свой бордель на управляющего и съездить отдохнуть.