— Нет. — Он сел обратно. — Захочешь, расскажешь сама. Каждый имеет право на тайны.
— А кто такой «эелектик»?
— Тот, кто занимается электричеством, — ответил Матвей и, видя ее непонимающий взгляд, указал на потолок и пояснил: — Светом. — Фонарщик?
— Вроде того, — кивнул он, и они замолчали.
Снова раздался гром, на этот раз ближе, засвистел, пригибая к водной глади озера ветки деревьев, ветер. Гроза приближалась.
— Ну и звук… — обхватил себя за плечи мужчина, — До мурашек пробирает. Это в каминной трубе?
— Если бы, — с горечью улыбнулась она и вдруг произнесла: — Я писала эти письма зимой, помню снег лежал аж до мая, а скворцы все никак не прилетали…
— Вы писали их Дмитрию? — Матвей смотрел на девушку очень внимательно, настолько внимательно, что ей очень хотелось исчезнуть.
— Кому? Митьке? Вот еще! — Она дернула плечиком.
— А что не так с Митькой? Не по чину дочери промышленника сын простого управляющего?
— Не по чину девке за парнем бегать. Митька смотрел только в свои книги.
— А тот, кому вы писали, смотрел, надо полагать, в правильном направлении?
Настя вздохнула. Кто бы мог подумать, что она решится рассказать эту историю хоть кому-нибудь. Когда-то давно о ее душевных терзаниях знала только нянюшка, но той ничего не пришлось рассказывать, она и так все видела. История одной любви разворачивалась на ее глазах.
— У нас летом кузен гостил. Ну, как кузен, пасынок моего дядьки Семена, матушкиного братца, — проговорила девушка и замолчала, молния снова расколола небо пополам, и то гневно заворчало.
— Он тебе понравился? Красивый парень?
— Будешь смеяться, но я уже и не помню, как он выглядел. Но помню, что он единственный, кто умел говорить батюшке «нет», единственный, кто поступал так, как хотел, а не так как ждали все остальные, он единственный кто…
— Обратил на вас внимание? — спросил он и, видя, как она сжалась, добавил: — Такие истории случаются чаще, чем ты думаешь. Если не хочешь, можешь не рассказывать, итак все ясно.
— Что тебе ясно? — вдруг вспылила она. Ей совершенно не нравились ни его слова, ни тон, которым он их произносил. Совсем, как батюшка Михей на исповеди. А священник ей никогда не был по нраву, все нудел и нудел о спасении души, а сам сало в пост жрал, она видела.
— Ясно, что он уехал, а ты принялась страдать и выливала свои страдания на бумагу. Но судя по тому, что эти письма к тебе вернулись, это еще не конец истории.
— Он женился, — зло сказала девушка. — Представляешь, взял и женился! Той же осенью…
— Каков подлец!
— Хватит надо мной смеяться, я не ребенок!