— Что-то не так? — Все-таки спрашиваю осторожно, когда мы уже выходим на улицу.
— Не бери в голову, — отмахивается Джер.
И молча направляемся к ангару с летмобилями на заднем дворе. Заворачиваем за угол, и Джер замирает на секунду, завидев Рабана Ансгара у своего шаттла. А потом решительно идет к нему. Так быстро, что я не поспеваю. Да и не хочу. Суровое лицо старшего волка мрачнее, чем обычно. Губы плотно сжаты, жёлтые глаза сверлят нас насквозь, руки скрещены на груди. Он весь- олицетворение неодобрения. Мое сердце в пятки уходит. Он может запретить Джеру уезхать со мной? Если да, то очевидно, что именно это он и сделает. Нервы натягиваются, звеня. Я бы на колени бросилась перед старым альфой, если бы это хоть как-то помогло. Но чутье подсказывало, что лучше вообще сделать вид, что меня тут нет. Потупила взор, остановившись чуть в отдалении, чтобы не мешать их разговору. И замерла в напряженном ожидании.
Джер подошёл к отцу и крепко обнял его, хлопая по спине. Тот рыкнул что-то недовольно. Но Джервалф только сильнее сжал старика в объятиях, утыкаясь носом ему в шею. И Рабан сдался, тоже обнимая сына.
— Ты совершаешь огромную ошибку, — прохрипел старший Ансгар, — И сам это знаешь. Ты будешь жалеть.
Я стояла достаточно близко, чтобы расслышать. Да они и не скрывались, будто и правда меня рядом не было. Когда я услышала первые слова Рабана, облегчение чуть с ног не сбило. Он не будет приказывать. Отговаривать- возможно. Но уговоры не заставят Джера изменить уже принятое решение. Я просто это знала. Да и Рабан знал. Он так смотрел на сына. С щемящей тоской.
— Жалеть — нет, — коротко отвечает Джер и немного отстраняется от отца. Некоторое время они молчат, просто разглядывая друг друга.
— Она ведь обречена, сын, — наконец произносит Рабан, — зачем ты привязываешься? Я думал, ты умнее. Я думал- ты мой самый рассудительный мальчик.
Отец треплет Джера по щеке, заглядывает в глаза.
— Мое сокровище, наследие, — старик горько улыбается, его взгляд становится влажным, — Вы — смысл моей жизни, Джер. Мои мальчики, мое продолжение. Нет ничего важнее этого. Важнее продолжения рода, Джер. Благодаря вам я останусь жить, даже когда прах мой погребет огонь. И ты, мой любимый, ты знаешь. Тебя дала мне моя единственная. И я так благодарен ей. Но лучше бы я не знал ее хорошо, как не знал сосудов твоих братьев. Мне была жалко их, жалко. Они были хорошими девушками. Но та боль… Джер…Та боль! Когда и зверь на куски рвет, и человек. Агония. Зачем? Зачем, сын? Остановись, пока не поздно!
— Поздно, — обрывает его Джер, убирает руки отца от себя. И кивает мне, чтобы садилась, лишь мельком взглянув.