— Э, батенька, да разве ж я сам посмел бы отказаться? Но, — решение товарищей! Партийная дисциплина, знаете ли. А вот наш Виктор Михайлович, он бы смог. Он всегда стоял выше голосования ЦК партии, этоих формальных вериг. Тем паче, что ежели не врет царь-батюшка как обычно, а все оглашенные им в манифесте реформы в самом деле пойдут, то господам эсэрам самое время о самороспуске подумать. Ведь, почитай, почти три четверти их программы господа Романовы приняли. И всего-то Виктору Михайловичу понадобилось с десяток чиновников с работы «снять» для этого, да к Зимнему дворцу с хоругвями питерский пролетариат согнать. А ведь под пули, да пики вели-с!..
— Владимир Ильич! Ну, не говорите таких глупостей, прошу Вас! — взорвался Чернов, — Тем более, что наше наиважнейшее требование демократизации общественного бытия — всеобщее и равное избирательное право — также невероятно сейчас в Империи, как и до Манифеста.
— Где же глупости Вы у меня усмотрели, позвольте полюбопытствовать, милостивый государь? Объединяйтесь скоренько с Бундом, с поляками-финнами, с освобожденцами да конституционалистами-земцами и — вперед! Общим строем-с! В Думу думу думать. Там, глядишь, и добьетесь всем скопом от Его величества этого самого Права…
Ага? Когда рачек-с на горке свистнет.
— Владимир Ильич, давайте уж покончим с партийными политическими темами. И выслушаем, наконец, зачем господа прибыли из России по наши души, а?
— Не я начинал. Но, как скажете, любезный Виктор Михайлович, как скажете…
Однако, наших уважаемых новых знакомых надобно сердечно поблагодарить за выпавший нам с Вами шанс столь свободно и откровенно пообщаться. Да еще под такую прекрасную закусочку! Когда еще так придется, и где?
Алексей Александрович, Петр Людвигович, простите нас великодушно, мы готовы выслушать вас архивнимательно, — с виду товарищ Ленин просто лучился благодушием. Но в темной глубине его внимательных, цепких глаз, таился настороженный холодок.
— Спасибо, господа. Я постараюсь быть предельно конкретным и откровенным, дабы избежать любых двусмысленностей. Только предупреждаю сразу: начать мне придется с моментов, для вас обоих крайне неприятных, — Лопухин исподлобья внимательно взглянул на своих собеседников.
— Как Вам будет угодно, любезный Алексей Александрович, — царственно, словно короной, качнул роскошной шевелюрой Чернов, — Мы не кисейные барышни.
— Ну, что ж. Тогда сначала о том, что касается ПСР, а конкретно, — заключенного Гершуни. Примерно с месяц назад, один из полицейских чинов, мой хороший товарищ, по моей просьбе и по инициативе лица, организовавшего сегодня нашу встречу, смог увидеть Григория Андреевича в Шлиссельбурге. На тот момент у него оставался последний шанс: личное прошение к Государю о помиловании. Но, увы, несмотря на все красноречие и уговоры, означенный офицер от него добиться этого не смог. Казнь неизбежна. Возможно, что она уже состоялась…