— Как дела? Я давно тебя не видела.
— Все хорошо, правда. Но, блин, работа сьедает все время, особо не пообщаешься, прости. Я помню, что мы договаривались! — подмигнула девушке и поспешила к лифту.
Кабину ожидало как-то непривычно много человек. Однако, это неудивительно. Здание немаленькие, мало ли к кому какая делегация приехала. Втиснулась вместе со всеми и стала выжидать, когда загорится заветная цифра 14.
На этаже было никого. В разгар рабочего дня здесь это может значить только одно
— замы напряжённо работают. Цокот моих шпилек глухо отзывался в практически тишине. В приемной Гордеева также никого не оказалось. А вот это уже странно. Анна всегда была на месте. Обе руки были заняты. Поставила пакет на столик и дернула ручку.
Дернула и поняла, что значит, выражение «в мгновение рухнула жизнь». Та, которую я так любила и все ещё люблю, теперь растоптана. Смешана с грязью тем человеком, которого я полюбила сильнее, чем эту самую жизнь. Кн иго ед. нет
Дима стоял ко мне спиной, и я не могла увидеть его лица. На моем рабочем столе (на моем, с*ка, рабочем столе!) развалилась полуголая Анна и призывно смотрела на Потрошителя. Они были так увлечены друг другом, что не слышали ничего вокруг.
Горько усмехнулась и, наполнив свой голос стальным презрением, произнесла:
— Гордеев! — громко и с чувством выплюнула я в тишину. Дима обернулся и растерянно замер. Не ожидал, да? Не ожидал. Вот и я не думала, что так получится. — Пошёл нахер, мудак! — с кривой ухмылкой, тихо, но как-то слишком звонко поставила точку.
На долго меня не хватит. Надо валить. Ничего не хочу: ни видеть, ни слышать его. Доверие — самое хрупкое, что есть у человека в руках. Сожми кулак сильнее — сосуд лопнет, не успев покрыться трещинами.
Дима что-то кричит вслед. Классика жанра, что уж. Почему я не надела с утра кроссовки? Было бы гораздо проще бегать. Но мы, женщины, народ странный: порой на шпильках мы перемещаемся гораздо быстрее, чем без них.
Я не плачу. У меня просто ноет где-то возле сердца. Дико сильно скручивает живот и становится тяжело дышать. Судорожно нажимаю на кнопку лифта, и он открывается. Мое счастье, что его ещё никто не вызвал. Дима не успевает и не успеет, сейчас я отчетливо чувствую это. И я рада: меньше всего на свете я хочу слушать ложь и жалкие оправдания.
Быстро лавирую между людьми на первом этаже, проскакиваю через турникет и вылетаю наружу. Слегка прохладный ветер холодит лицо. Черт, все же я плачу. Как незаметно. Боль в животе становится ещё сильнее, как мне кажется, теперь мои слезы не от разочарования. Они от боли, физической. В какой-то момент краем сознания я улавливаю, что не могу её преодолеть и просто закрываю глаза.