– Значит, тот таинственный человек с черными бакенбардами, о котором так много было разговоров, это были вы? – Воскликнул один из судей, сильно удивившись.
– Да, сударь, это была я; по крайней мере я была тем человеком, которого видел Карлтон. Лицо мое было обвязано черным плюшем по причине опухоли, а черная бахромчатая кайма моего чепчика была очень похожа на бакенбарды, особенно в сумерках.
– Зачем вы так переоделись? – Спросил председатель.
– Извините, сударь, у меня не было никакого намерения переодеваться, я даже не думала об этом. Я очень страдала зубной болью, лицо у меня очень опухло и мистер Стефен Грей посоветовал мне закутать его, – вот единственный повод к этому маскированию; если бы я подождала пока мистер Карлтон придет со свечой, он бы меня узнал.
– Вот странное признание, свидетельница! – Воскликнул защитник Билитиер. – Скажите мне, пожалуйста, знали ли вы мистера Карлтона до этой минуты?
– Я его совсем не знала; я только несколько раз видала его, когда он проезжал в своей карете, больше ничего, но он меня никогда не видал.
– А теперь, свидетельница, с какой целью наблюдали вы так внимательно за Карлтоном в ту ночь, как вы сами рассказываете?
– Правду говоря, у меня не было никакой цели, – сказала энергично свидетельница. – Я наблюдала за ним без всякого намерения. Взбираясь по лестнице и, услыхав шум в комнате, я боялась, чтобы мистрис Крав не встала с постели. Как я уже сказала, я тихонько заглянула в комнату, внутренне порицая ее за неосторожность. Я была уверена, что там кроме нее никого нет и уже никак не полагала встретить там мистера Карлтона. Но, как только я бросила взгляд в комнату, я увидела, что он был там и видела также, что он там делал. Все это было делом минуты и он вышел раньше, чем я успела удалиться.
– А почему вы не отозвались, когда он спросил вас, кто вы, вместо того, чтобы скрыться?
– Я должна повторить, что у меня не было никакого определенного намерения. Я очутилась в положении человека, подслушивающего у двери, в положении шпиона, вмешивающегося не в свое дело, и мне было бы стыдно быть пойманной на месте. Повторяю, другого повода у меня не было.
Впоследствии, когда говорили о человеке на лестнице, я много раз сожалела, что не открылась тогда во всем.
– Итак, вы хотите уверить нас, что вы могли подняться на лестницу и войти в кабинет, и Карлтон этого не слыхал.
– О, да! У меня были войлочные туфли.
– Подозревали ли вы, свидетельница, что Карлтон делал что-нибудь предосудительное? – Спросил один из судей.
– Нет, сударь, в эту минуту я этого не думала. Эта мысль пришла мне в голову только назавтра, когда я узнала, что мистрис Крав умерла от принятого лекарства, которое было отравлено. У меня тогда появилось подозрение. Я вспомнила, как горячо приветствовали друг друга мистер Карлтон и мистрис Крав накануне вечером и заключила из этого, что между ними должна была существовать интимная связь. Однако я все еще не подозревала мистера Карлтона в таком бесчеловечном поступке. Но со времени судебного следствия, когда я услыхала, что он под присягой говорит неправду и отрицает истину, тогда я действительно заподозрила его.