Звонил Митя. Голос его звучал как-то странно, Никита даже не сразу понял, кто это.
— О, Мить, здорово! — обрадовался он. — Ты откуда?
— Я на внизу, на проходной, — всё так же странно отозвался Митя.
— Отлично! Я сейчас спущусь! — Никита грохнул трубку на старый аппарат, выскочил в коридор, запер дверь и через несколько ступеней помчался вниз. Когда никто не видел, он позволял себе время от времени впадать в мальчишество. Вот и сейчас у него отчего-то было хорошее настроение, которое, впрочем, в последнее время почти не посещало его и бесследно испарилось, едва он увидел Митю, маячившего за турникетами.
Быстро пожав руки двум старикам-вохровцам, Никита стремительно прошёл между турникетами, взял Митю под локоть и выволок на улицу, подальше от посторонних ушей и глаз. Митя послушно проследовал за ним.
До осени было ещё довольно далеко, пахло недавно прошедшим дождём и сочной листвой. Никита, коротко вдохнул этот любимый им запах, который он почувствовал ещё в кабинете, где целый день было открыто окно, и, мысленно готовый ко всему, даже самому плохому, решительно спросил:
— Что случилось?
Митя сжал губы так, что они побелели, несколько секунд помолчал, словно собираясь с мыслями и силами и преувеличенно спокойно сказал:
— Она вышла замуж.
Никита почему-то сразу понял, что это про Агату. Хотя местоимением «она» Митя мог обозначить кого угодно. Но он понял — и всё тут. В книгах про такие случаи пишут «свет померк» или «как громом поразило». Ничего такого не было. Никита не застонал от внезапной боли, не ударил кулаком в ствол ближайшего дерева и не закусил до крови губу. Он не мог себе этого позволить: рядом был Митя, которому тоже было очень плохо. Только эта внезапная боль, заступившая на место привычной тоски, почему-то удивила его. Он и не знал, что бывает настолько больно. И ему было страшно представить, что творится в душе у Мити. Поэтому Никита просто сделал шаг вперёд и притянул к себе младшего друга, почти брата, прижав его русую голову с густыми непокорными волосами к своему плечу.
Митя не сопротивлялся. Он по-детски обхватил Никиту руками и заплакал. Никита гладил его по вздрагивающей спине и понимал, что сейчас Мите больно. Только он мог поделиться своей болью, а сам Никита не мог даже хоть кому-нибудь рассказать, что чувствует. И плакать тоже не мог. Только болело нестерпимо… Нет, не в груди. Больно почему-то было везде. Он и не знал, что так бывает. Ну, не каток же его переехал. Хотя… Лучше бы это и вправду был каток. Тогда было бы ясно, что нужно либо сразу помирать, либо просто немного потерпеть. Или много. Но боль совершенно точно имела бы конец, и от неё наверняка помогали бы какие-нибудь препараты. А что могло помочь от вот этой боли, он и не знал. Не напиваться же, в самом деле. В волшебную силу алкоголя Никита никогда, даже в подростковые годы, не верил. А теперь — тем более. Поэтому он просто стоял и обнимал Митю, всем нестерпимо болящим сердцем чувствуя, что тому тоже плохо, и желая хотя бы немного облегчить эту страшную безнадёжную боль.