И все хорошо, просто замечательно, пока Димка меня не касается. Он просто берет меня за руку. Ненавязчиво и легко. Но это касание для меня становится словно тумблером. Щелчок! А я… я опять уношусь на годы назад.
*
А я… я опять уношусь на годы назад.
— Собирайся! — командует Балашов, материализуясь на пороге отведенной мне спальни. И я даже не вздрагиваю. Уже нет… Хотя все еще боюсь этого человека. И это оправдано. Учитывая то, как он со мной поступил и то, что я совершенно ничего о нем не знаю. Кроме того, что он насильник и чертов маньяк. Сглатываю собравшийся в горле страх и, облизав губы, шепчу:
— В своей куртке я околею там через пять минут.
— Именно поэтому я принес тебе это!
Демид поднимает руку перед собой, и только тогда я замечаю, что он притащил с собой кое-какую одежду.
— Давай. Не упрямься. Это будет весело.
Весело? Он совсем идиот? Мне не может быть весело! Потому что я, мать его так, боюсь! Потому что он привез меня черт знает куда, похитил, чтобы заставить родить ребенка, которого я не хочу! Не… хочу! Руки невольно сжимаются в кулаки. Мне хочется проорать во всю глотку, что не буду гулять с ним! Но я уже столько раз ему это говорила, а все без толку. Мне нужен какой-то план. Мне нужно как-то до него достучаться… Но как? Я не знаю, на что давить. Он кажется таким уверенным в себе и неприступным.
— Если ты сама не оденешься, я тебе с радостью помогу.
Едва ли не бегом пересекаю комнату, выхватываю из рук Балашова чертов комбинезон и с грохотом закрываю дверь перед его носом. Меня колотит. Я напрягаю слух, старательно игнорируя вновь накатывающую волну паники, и скатываюсь по стеночке, когда слышу, что он все-таки отходит от двери.
Когда я, собравшись с силами, выхожу на улицу, Демид расчищает дорожку перед домом. Теперь, когда пурга улеглась, я могу, наконец, хорошенько здесь все рассмотреть. Не вижу ни ворот, ни забора. Такое чувство, что кто-то просто построил дом посреди леса. И этот кто-то настолько богат, что ему не составило никакого труда проложить сюда дорогу. Которую действительно замело. Девственно белый снег окутал все кругом мягким воздушным покрывалом, укрыл собой озябшие кроны высоких елей, залег зимовать на крыше.
— Смотри, здесь есть небольшой пруд, а в кладовке я нашел коньки. Можно расчистить и покататься.
Нет… Он таки ненормальный. Или пытается свести с ума меня? Не знаю. В любом случае я не могу делать вид, что ничего не случилось, и кататься с ним на коньках, словно мы парочка влюбленных, сбежавших в глушь, чтобы побыть вдвоем. Потому что это, гори все в аду, не так! Он — маньяк. А я — жертва маньяка. Точка.