Коста усмехнулся.
— Давно я Андукапара не видел. Правда, письмо как-то получил. Сообщает, что жалобу мою на высочайшее имя Сенат еще не рассматривал и неизвестно, когда начальство соблаговолит заняться моим делом…
— Ну, друг, я думаю, что сейчас-то займется! Только вот какой будет исход?
Крымшамхалов вздохнул и задумался.
Они пересекли улицу и пошли бульваром. В прохладной тени от диких раскидистых каштанов дышалось немного легче. Друзья сели на скамью.
— Это ты так пугаешь меня? — помолчав, с улыбкой спросил Коста.
— Не пугаю, нет! Я сам боюсь за тебя. Ты что ж думаешь, Каханов не узнает себя в Сеньке Людоедове:
Изломанная талия
Семена Людоедова.
Его задорный нос,
Папаха заостренная,
Уста полуоткрытые
И, как у мопса старого,
Стеклянные глаза,
Аршинный рост, надменный тон… — прочел по памяти Крымшамхалов. — Это, дорогой мой, теперь полетит по всему Кавказу. Сам знаешь, Каханова в народе не очень-то жалуют, рады будут твоими словами над ним потешиться…
— Ох, Ислам, все-то вы обо мне заботитесь! Не скрою, меня трогает эта забота, но поймите, наконец, что я не могу жить иначе! Если бы я стал другим, то ни строчки бы уже не написал, потому что, презирая самого себя, человек не может и не должен творить.
— Понимаю, друг! И все же, когда мне вчера Головин сказал, что ты уже арестован и сослан на каторгу, я подумал: а имеешь ли ты право так пренебрегать своим талантом? Ведь принадлежит он не только тебе, но и твоему народу. У осетин нет другого такого поэта.
— Ладно уж тебе, — смутился Коста. — Но если народу нужен поэт, то поэта без народа и вовсе не существует. У меня, кроме моего народа, никого нет.
…Был полдень. Раскаленное солнце висело высоко в прозрачном, без единого облачка, небе. Удушливо пахло гнилой рыбой. Казалось, и улицы рыбачьего поселка, и пристань — все вымощено рыбьими отбросами. У берега, на мелководье, сонно покачивались лодки и баркасы. Пропитанные смолой, они взблескивали на солнце, словно вспыхивали черным пламенем, далеко отбрасывая тусклые блики на тихую, уходящую за горизонт морскую гладь.
Загорелые люди с худыми, иссушенными зноем лицами, как тени, бродили по берегу. Только мальчишки не унывали. Голые, юркие, как чертенята, они с разбегу бросались в тихо плещущую воду и с наслаждением барахтались между покачивающимися суденышками.
Коста в задумчивости стоял на полусгнившем деревянном причале. Как добраться до намеченной цели? Казалось бы, она совсем рядом — каких-нибудь тридцать — сорок верст водного пути. Почти четверо суток ехал он из Ставрополя по пыльной, унылой дороге сюда, в забытую богом Крайновку» И вот… У кого бы ни спросил, нет ли оказии на остров Чечень, ответ следовал один: «На острог-то? Не знаемо. Туды запросто ходить недозволено».