Едва друзья выехали к берегам Кубани, как зарядил холодный проливной дождь. Лошади скользили, бричку потряхивало на выбоинах, брызги грязи и воды летели из-под колес. Ехать было мучительно трудно. А тут вдруг из-за поворота выскочил вооруженный всадник и, придержав серого горячего коня, громко скомандовал:
— С дороги свернуть! Остановиться!
— Что случилось, служивый? — спросил Коста у казака, высунувшись из брички.
— Не рассуждать! Сво-орачивай! — заорал казак и плеткой прошелся по спинам чужих коней.
Лошади рванули с дороги, и Ислам с трудом остановил их возле обочины.
Из-за поворота доносились какие-то выкрики, стоны. Ислам и Коста недоуменно переглядывались. На дороге показалась колонна измученных, изнуренных горцев в изорванной одежде. Руки связаны на спине, на ногах — тяжелые кандалы. Вооруженные всадники сопровождали колонну. Это вели в крепость бунтовщиков — тех, кто решил отнять у алдаров земли. И вдруг Коста заметил, что головы арестованных поворачиваются в его сторону, несчастные люди улыбались ему, кто-то хрипло затянул:
Цепью железной нам тело скопали…
И тотчас множество голосов — звонких и дребезжащих, низких и высоких — подхватили слова.
— Бог мой, — тихо прошептал Коста, — да это ж Мурат! И Аскерби! И Хасаук! — Он указал на первый ряд колонны.
— Да, — кивнул головой Ислам. — Но зачем они поют? Это же не пройдет им даром!..
— Мурат, Мурат! — горестно воскликнул Коста. — Так вот зачем я вызволил тебя с острова Чечень? Снова каторга…
— Пение прекратить! — раздалась команда офицера. — Немедленно!.. Вперед!
Услужливо подскочили солдаты и стали хлестать плетками несчастных. Коста видел, как Мурат упал лицом вниз и земля под ним стала быстро темнеть от крови. Но тут же он приподнялся и, взглянув на Коста, хотел что-то крикнуть, однако офицер выхватил из ножен шашку, взмахнул ею и…
Коста зажмурился. Это было уже выше его сил. Зарывшись лицом в сено, он с трудом сдерживал себя. Тело его содрогалось.
Ледяной ветер налетал из ущелий, разгоняя тяжелые тучи, закрывшие горы. В степях бушевали, свистели, кружились метели и бураны. Смолкла обмелевшая Кубань. Крепкие льды сковали ее. А в огромной России бушевала иная вьюга — мощная, неотвратимая. Пламя революционных восстаний перекидывалось с одного конца империи на другой.
Шла зима 1905/06 года…
А Ольге Левановне Хетагуровой казалось, что наконец-то в их дом, где, прикованный к постели, лежал ее брат, пришла тишина. Здоровье Коста ухудшалось с каждым днем, и ничего уже нельзя было поделать. Конечно, если бы пригласить врачей — самых лучших, самых дорогих, самых знаменитых, — может быть… Но куда там! Ольга Левановна считала это напрасной тратой сил и средств. Она и друзей старалась не пускать к брату, говоря, что его нельзя тревожить. В действительности же ее страшило, что Коста опять скажет что-нибудь лишнее, — он до сих пор не мог оправиться от того, что видел возле крепости, — и слова его (она это хорошо знала) с быстротой молнии разнесутся по Осетии. Глядишь — и до беды недалеко, нагрянет полиция. Люди рассказывают, что бунтовщики распевают песни Коста, а стихи разбрасывают вместо листовок. Нет уж, так спокойнее, никто не придерется: лежит человек, никуда не ходит, никого не видит, ни с кем не переписывается…