За окном появились и уползли глинобитные домики с плоскими крышами.
— Азия! — сказал Костровский. — В Баку тоже такие сакли?
— Да. Но не думайте, что у нас одна нищета. В центре города, — стал рассказывать Ладо, — вокруг площади, ее называют «Парапетом», стоят дома, говорят, не хуже, чем в Петербурге.
— Вы не бывали в Петербурге, — сказал Костровский. — И там трущоб хватает — как и в любом российском городе. Да-а, мастеровой люд всюду у нас живет по-свински, не то, что в Европе.
— Вы бывали за границей?
— Нет, но я знаю, читал!
Костровский стал говорить об отсталости России, тупости и ограниченности правительства, бездарности царствующего монарха, власть которого, по примеру европейских государств, следовало бы ограничить хотя бы введением конституции.
— Почему у нас нет сильных правящих партий, как в Англии? — спросил он. — Ответьте мне, господа.
Ладо молча взглянул на Ставраки. Глаза его словно потускнели, губы вытянулись в две полоски.
— Не знаю. В Англии не бывал!
Костровский пренебрежительно фыркнул.
— Потому что все трусят, как вы, прошу извинить меня за резкость и прямоту. Абсолютизм держится потому, что все набрали в рот воды и молчат. Да, да! Каждый в своем углу сидит, как сыч, и молчит.
— Но проходят ведь забастовки, стачки, — сказал Ладо.
— Е-рун-да! Ерунда и еще раз ерунда! Бастуют рабочие, а царя должна обуздать техническая интеллигенция.
— А вы не боитесь произносить такие слова? — спросил Ладо. — Ведь если вы всюду так рассуждаете, мысли ваши могут дойти до слуха господ жандармов.
Слова «господ жандармов» он произнес с нажимом и быстро посмотрел на Ставраки. Глаза у того забегали. На этот раз он явно себя выдал. Что ж, посмотрим, что будет дальше.
Костровский снова усмехнулся:
— Я инженер, господин Меликов, а просвещенные головы инженеров нужны сейчас, никто их не тронет. И в конце концов, я знаю, где можно говорить. Хотя, должен вас заверить, я с наслаждением бросил бы свои слова прямо в лицо императору. Да, да! Я сказал бы, что ему пора сходить со сцены, что пришло время уступить место деловым, умным людям!
— Да вы революционер, господин инженер, у вас такие стремления, — опасливо произнес Ладо.
Ставраки опустил голову.
— В известном смысле — да, — подтвердил Костровский. Он встал и, размахивая руками, продолжал говорить. Видя перед собой, как ему казалось, испуганных и восхищенных слушателей, он совсем разошелся.
— Я страдаю, когда вижу умирающего от голода рабочего! — выкрикивал Костровский. — Мне стыдно за свою страну!
Он так кричал, что проводник открыл дверь, выясняя, не произошло ли скандала.