первый жадный и крепки поцелуй на внутренней поверхности ее бедра, до красного пятнышка, до наливающегося легкой тенью синячка.
«Ну что же, — мелькнула в его голове шальная мысль, — ты сама на это подписалась…»
Тотчас стало легко, так легко, словно не было гнетущего, наполненного тяжелыми раздумьями дня. Вадим легко избавлялся от ненужных мыслей, лишающих его сил. Он жил здесь и сейчас, и на данный момент здесь и сейчас были замечательными,
— По правилам нашего клуба, — вкрадчиво произнес Вадим, всматриваясь в лицо Мары, — говорить нельзя. Можно говорить лишь «роза» — да, и «лилия» — нет. Это понятно?
Роза, — губы Мары улыбнулись, открывая ряд белоснежных зубок, и Вадим не вынес — в безумном порыве приник к девушке и влепил поцелуй, лаская эти головокружительно красивые губы своими, так долго и так нежно, словно разлука длилась не день, а целую неделю. Этот поцелуй больше походил на мольбу о прощении, Вадим целовал и целовал, пока Мара не ответила ему, пока ее язычок не скользнул по его губам, пока она не потянулась со стоном к нему. Но мужчина остановил ее, отстранился, с удовольствием глядя на ее раскрасневшееся лицо, на нетерпеливо подрагивающие ноздри.
— Э-э, нет, — протянул он, усмехнувшись. — Все только начинается.
Неспешно, словно желая пощекотать нервы Маре, Вадим отыскал на столике с разнообразными игрушками ножницы — Мара настороженно прислушивалась к стуку металлических предметов, и когда ее теплой кожи коснулся холодный металл, оглушительно взвизгнула, попытавшись стиснуть колени, и тут же рассмеялась, скрывая испуг.
Вадим, посапывая от усердия и ухмыляясь, разрезал с некоторым сожалением трусики на Маре, прислушиваясь к серебристому стрекоту ножниц о материал, и вытащил их из-под ее попочки, напряженной и подтянутой.
— Боишься? — коварно спросил он, все так же неотрывно глядя в ее лицо, полускрытое кружевной повязкой на глазах, и осторожно целуя ее меж ног, в самое раскрытое, как влажная роза, местечко. Мара снова взвизгнула, ощутив на себе его поцелуй, потом еще и еще, все более жадные и чувствительные, от которых ее разведенные колени задрожали, и Вадим почти насильно развел их шире.
Нервы Мары были напряжены до предела, и потому каждое прикосновение, каждый поцелуй встречала, вздрагивая, как от удара хлыста. А Вадим словно нарочно дразнил ее, каждый новый поцелуй был все чувствительнее, все глубже, перемежаясь с укусами, и Мара вскрикивала, силясь закрыться, встать со стула — и разражалась смехом, когда Вадим чуть нажимал пальцами на чувствительные места на ее бедрах, щекоча девушку и заставляя ее извиваться.