Маре было за тридцать. Сколько точнее? Этого не знал и сам Глеб. Про таких, как она, говорят — роскошная женщина. Чуть полноватая, но все еще с хорошей фигурой, с аппетитной задницей и прекрасной грудью, которую Мара любила выставлять напоказ, надевая платья с запредельно низким декольте.
Мара дорого, стильно, со вкусом одевалась и выглядела всегда так, что хоть сейчас на обложку глянцевого журнала. Мара стильно стригла темные волосы, носила дизайнерские украшения. Мара хорошо зарабатывала и не имела вредной привычки назойливо и пошло клянчить подарки. Мара была умна, начитанна, остроумна — на ее злой язычок лучше было не попадать, — и умела поддержать беседу буквально в любой области. Мара посещала выставки, театры, ходила в музеи, бывала на многих светских вечеринках, куда стекался весь бомонд города. В поведении ее, в манере держаться, в характере было много кошачьего, чего-то такого коварного, независимого, гордого и немного высокомерного, и потому Мара никогда не вешалась на шею и не умела быть назойливой. Глеб рядом с ней задержался надолго, в отличие от прочих своих любовниц, потому, что не чувствовал панический страх потерять его, каким обычно заболевает всякая женщина, вступающая в отношения. Мара бывала недовольна, если Глеб куда-то ходил без нее, но при этом ее недовольство и ее привязанность к нему обходились без судорожных цепляний со слезами древнейшей из трагедий. И Глеб чувствовал себя свободным рядом с нею.
Мара была очень удобной. Как вещь, пошитая на заказ. Поэтому Глеб и прощал ей многие недостатки — в том числе ужасную небрежность и любовь к посиделкам на кухне за полночь с коньяком.
Обычно в таких случаях Мара сухо говорила, что хочет побыть одна, и что у нее зверски раскалывается голова. Она отправлялась на кухню, и, проходя мимо, Глеб, заглядывая в щелку между дверью и косяком, всегда видел одну и ту же картину: пузатый бокал с коньяком, лимон, и странную медитацию на танец чаинок в стакане.
Динь-динь-динь…
Размеренный звон ложечки настораживал Глеба и отчасти пугал его. Он не понимал, что означают эти ночные посиделки, не мог разгадать, с чего вдруг красивой молодой женщине запираться на кухне и по-бабски тихо плакать, думая, что он не слышит. Мара была несчастлива с ним? Тогда какого черта она не бросала его и не уходила?
А ларчик открывался просто.
Маре было за тридцать, и она очень хотела замуж.
Ее ум изобрел гениальную стратегию, как удержат Глеба, но вот как женить его на себе — Мара не придумала.
Все ее независимость и снисходительность были всего лишь обманчивой яркой оберткой, под которой — правда, очень глубоко, и тщательно упрятанные, — лежали неуверенность в себе и простое, незамысловатое желание обычного счастья. Семья, ребенок.