— Вот так, — шепнул он, толкаясь в ее тело, прижимаясь к Ольге крепче, всматриваясь в ее черты и словно впитывая всякий трепет, каждое, даже самое малейшее проявление удовольствия, выписывающееся на ее хорошеньком личике. Удовольствия оттого, что она с ним. От того, что именно он занимается с ней любовью — ведь после бешеной страсти настало время неторопливых, плавных движений и таких же сладких, тонких ласк. И это чувство обладания заводило больше, чем что-либо иное, чем самый изощренный секс с самой умелой любовницей.
Потому что это было другое. Это было только его, и для него.
— Моя девочка, — произнес Глеб. Голос его дрогнул от чувства, кольнувшего его сердце. Невыразимая нежность и радость — радость почувствовать себя живым, нужным и любимым.
Он осторожно, мягко толкался в ее тело, целуя ее губы. Девушка обвила его плечи руками, обняла ногами, принимая в себя его член как можно полнее и глубже, и чуть слышно постанывала, нетерпеливо двигаясь ему навстречу. Она желала его; ее откровенна страсть слышалась в каждом горячем вздохе, в каждом стоне, ощущалась в нетерпеливых движениях ее бедер, в поцелуях, которыми она покрывала его лицо. Ольга то покорялась ему, разводя ноги шире и подставляя свое тело под его жадные ласки, то вся сжималась, приникая, и сама двигаясь, нетерпеливо и резко, стараясь достичь пика наслаждения. Обнимая ее извивающееся тело, крепко удерживая его, Глеб хмелел от этой сладкой, самой сладкой в мире борьбы, от игры, воспламеняющей разум и сердце, и когда Ольга вскрикнула и забилась под ним, крепко сжимая его тело подрагивающими коленями, а его наслаждение вспыхнуло в мозгу, ослепляя и оглушая, он даже пожалел, что все закончилось.
* * *
… Это было самое эпичное — и самое тяжелое пробуждение Вадима за последние… год? Полгода?
Он не помнил.
Вообще, мысли в голове были неповоротливыми и странными — как это обычно бывает, когда просыпаешься не вполне трезвым.
Где-то рядом надрывался будильник, зловеще отыгрывая «Имперский марш», под который харизматичный злодей в фантастической саге душил врагов.
«Надо встать, — подумал Вадим, — и идти творить зло. Труба зовет».
То, что у него на будильнике стоит совсем другая мелодия, было второй мыслью Вадима. И третьей его мыслью было то, что он в постели — слава богу, в свой, — не один и без трусов. Это он определил по тому, что чья-то соблазнительно мягкая, офигенная задница прижималась к его паху. И его член, проснувшийся намного раньше хозяина, подрагивал от нетерпения, прижимаясь к этой самой заднице, и только что не елозил в поисках дырки. Хоть какой-нибудь. Сию минуту. О-о-о, кайф какой.