Вадим вдруг очень остро, до жалостливой боли, посочувствовал ей — рыдающей, раскисшей, растерянной. Мары, самоуверенной и независимой, больше не было; и хотя умом Вадим понимал, что она сама отчасти виновата в том, что не смогла привязать к себе Глеба, навязав ему свой образ как женщины, особо в нем не нуждающейся, а все ж Глеб тоже жук. Можно ж было сообразить, что все это игра. хотя. Хотя как сообразишь?
— Ладно, не реви, — мягко произнес Вадим, вынимая руки из карманов и осторожно прикрывая за собой дверь. — А то доревешься до истерики. Ну, что теперь?
Но Мара лишь трясла головой и икала. Способ унять рев Вадим знал только один, и на сей час это был пятизвездочный способ.
— Давай соточку, — ворковал он, подпихивая рюмку к губам Мары. Она ревела и отпихивала коньяк. — Давай, давай! Надо. Вот сейчас — надо!
Она глотнула обжигающую жидкость, закалялась, но реветь на миг прекратила, затихла, отирая салфеткой мокрые губы. Вадим, влив этот коньяк в женщину, почувствовал себя так, словно втащил на спине мешок сахара на пятый этаж без лифта. Плеснул себе в ту же рюмку, совсем немного, махнул и перевел дух.
— Марка, чо ты паришься, — сказал он, чувствуя, как коньяк теплом расползается из желудка по всему животу. — Давно б нашла себе кого попроще. Глеб… он же такой… замороченный. Он сам себе придумывает проблемы, сам их решает. Он без этого не может. Понимаешь? И его женщина будет либо маршировать по его команде, либо наоборот — взнуздает его, оседлает, и будет пришпоривать. Оно тебя надо?
Мара молчала, отирая опухшие покрасневшие глаза, и Вадим, поощренный ее молчанием, плеснул ей еще немного придвинул рюмку к ее руке.
— Вот я бы, — сказал он немного смелее, оценивающе оглядывая обтянутые узкой юбкой бедра женщины, — если б ты. ну. была свободна — я бы ух!..
— Ух он, — проворчала Мара, взяв рюмку в руку. — Ты полгорода уже отухал, так что комплимент сомнителен.
Потом каким-то волшебным образом рюмок на столе стало две, появился шоколад в хрустящей фольге. Подливая Маре, Вадим то и дело повторял — «Марка, ну ты ваще!», — и с каждой новой дозой его слова были все искреннее и все восторженнее.
Слезы скоро перешли в хохот, оба по очереди травили какие-то байки и анекдоты, и оба сошлись на мысли, что к цыганам ехать не стоит. А вот куда-нибу-удь.
Вызывал такси Вадим; это объясняет, отчего они очутились именно в его постели, а не в ее. Но отчего случилось то, что случилось, Вадим понять не мог. А оно случилось. Подряд несколько раз случилось, и судя по фрагментам, которые всплывали в памяти у постепенно трезвеющего от шока Вадима, Мара умеет такие штуки, что Глеб полный идиот, раз отказывается от такого эксклюзива.