— Это все ты, — лихорадочно натягивая трусики, пыхтела Мара. — «Давай еще по сто, давай еще по сто!» Я же говорила, что хватит! А ты заладил.
— Так и не пила бы! — огрызнулся Вадим. Его терзало раскаяние; нет, конечно, Глеб с Марой, скорее всего, порвёт, и уже порвал, раз шатается непонятно где, но черт, это не повод трахать его подругу тотчас же, как Глеб за порог вышел!
— Ты сказал, — злым голосом ответила Мара, — что искусаешь меня, если я не буду пить!
И она продемонстрировала красноречивый синячок на плече.
— Охренеть, — сказал Вадим.
Судя по написанному на дисплее телефона, была суббота. Ранее утро; сознав это, Вадим перестал лихорадочно натягивать брюки и замер в постели, таращась на Мару.
— Ну, мы же ничего ему не расскажем? — подозрительно произнес он. Мара, натягивая чулки, глянула на растрепанного Вадима через плечо, и презрительно фыркнула.
— Вот еще, расскажем, — произнесла она с деланным пренебрежением. — Да и рассказывать-то особо нечего…
— Ага, — согласился Вадима, вспоминая, как Мара скакала на нем, вопя от удовольствия так, что соседи начали стучать в стену. — Мы ж почти сразу уснули?
— Не почти, а сразу, — подтвердила Мара, пряча глаза. Видимо, вспомнила зажигательный минет в своем исполнении, плавно перешедший в анал с последующим сумасшедшим оргазмом. На бедре Вадима огнем загорелись царапины от ее ногтей, которые она оставила, вцепляясь в его тело, содрогаясь под ним и жарко шепча «еще, еще!»
— Ну, так и говорить не о чем, — вежливо поддакнул Вадим. — А за утро — прости. Ну, не знал. Извини.
— Да что уж там, — буркнула Мара.
Глеб и Олечка пролежали, тесно прижавшись, до полночи на узком диванчике, накрывшись пледом, разговаривая шепотом о всякой ерунде и тихонько смеясь. Поглаживая атласный бочок девушки, обнимая ее, Глеб ощущал, что теперь она — его, от макушки до кончиков пальцев. И тогда острое ощущения счастья накатывало на него, он целовал Олечку, прерывая какой-нибудь незатейливый рассказ девушки, чувствуя, как сердечко в ее груди колотится все сильнее.
— Как же ты не побоялась пойти в этот клуб?
Он не мог не задать этот вопрос. Теперь, ощутив эту женщину своей, Глеб понял, что просто погибает от ревности. От одной мысли, что кто-то ее мог коснуться, поцеловать, и тем более — уронить на стол, уложить животом вниз и. у него мозг воспламенялся. Он прижимался лицом к ее груди, покусывал ее соски, нарочно чувствительно, заставляя девушку вскрикивать от волнующих острых ощущений, от перемешавшихся возбуждения и боли.
— А если б какой-нибудь упырь влез к тебе под юбку, а?