Страдая от мировой несправедливости, он рассматривал себя в зеркало, приглаживая рыжеватые короткие волосики, и понимал, что после Чудовища Мара на него, на Пал Саныча, просто не посмотрит. Ростом не вышел; внешность так себе. Зарплатка, опять же, тачка — все средненькое, как он сам.
А Мара — женщина дорогая. Она не привыкла быть смешной, а потрепанный мужичонка в поношенных пыльных туфлях рядом с ней, рядом с богиней — это смешно. Пал Саныч понимал это четко, как никогда. И если Леночке, да и той же Олечке три розочки в целлофане на день рождения было презентовать вполне уместно, то Маре — нет.
А вот если б Мару отбить у Чудовища!.. Если б эта богиня, эта чудо-женщина обратила на него, на Пал Саныча, свой благосклонный взгляд, это была бы победа! Тогда он чувствовал бы себя на вершине мира, круче чем Чу, просто королем положения!
— Ведь Мара — это не женщина, нет, — ныл Пал Саныч, кое-как прикрывая наметившуюся на затылке лысину. — Это вещь! Статусная, дорогая, шикарная, не всякому по карману! Вещь!
Слово «вещь» Пал Саныч произнес с особым почтением. Эта вещь была на миллион, из чистого золота. Поэтому он смирялся и продолжал хотеть Олечку и в мечтах лелея мысли о головокружительном повышении.
Привычку уходить позже всех Пал Саныч не утратил даже после побоев, полученных от супруги. Поэтому в тот памятный и знаковый для него вечер он уходил последним, с неудовольствием думая о том, что Леночка заставит доедать вчерашний суп, а дети будут драться и мучить кота.
По дороге, нарочно оттягивая время возвращения в родные пенаты, Пал Саныч заскочил в туалет — так, на предмет проверить, не затаился ли там последний собеседник.
Собеседника не было; сполоснув руки, освежив лицо и критически оглядев свою обувь, Пал Саныч уже было хотел открыть двери и идти домой, как вдруг в коридоре послышался странный шум.
Очень странный шум!
Пал Саныч затаился.
Его обостренный слух уловил знакомые голоса, вычленил отдельные слова. Говорящих было двое, и Пал Саныч с замиранием сердца опознал в нетрезвом женском голосе свою богиню, свою недостижимую мечту — Мару!
Она была пьяна и весела. Смеялась беспрестанно, и второй голос, мужской, — явно тоже нетрезвый, — все время повторял:
— Ну, ты даешь, Марка… да ты знаешь, какая ты?! Ты не знаешь!
После некоторых раздумий Пал Саныч с трудом опознал в мужчине Вадима и очень удивился, услышав нетрезвое веселое взвизгивание Мары и недвусмысленные звуки крепких шлепков — разумеется, по ее сногсшибательной заднице!
Веселящаяся парочка, спотыкаясь и хохоча, прошла мимо дверей туалета, за которыми притаился Пал Саныч, и тот осмелился приоткрыть двери и выглянуть.