Клодий не сказал своим слугам остановить меня, нет, хотя имел на это полное право. Он лежал на полу, из носа его текла кровь, и он слизывал ее и кричал:
— Я тебя ненавижу!
Но он все-таки не сказал им меня остановить. А что бы со мной стало, если бы люди узнали, что я ударил народного трибуна, нарушив его священную неприкосновенность, представить можешь? Клодий был в своем праве, но он никому ничего не сказал.
У двери я увидел Фульвию. Она была растрепанной, бледной, сжимала руки в кулаки.
— Какого хера?! — рявкнул я. — Курион не мог…
— Не мог, — сказала она. — Это я.
— Что?
Я совсем опешил, только смотрел на нее и не мог закрыть рот.
Фульвия сказала:
— Потому что я люблю тебя, Антоний. Я сказала ему так, чтобы он развелся со мной. Тогда ты возьмешь меня в жены.
— Ты обалдела?! Ты выставила меня предателем перед моим другом!
И она, убийственно холодно, спросила:
— А ты не предатель?
— Ты солгала ему обо мне!
— Сильно ли?
— Какая ты умница, — сказал я и, оттолкнув ее, вышел на улицу. Просто прелесть, правда?
Я крикнул ей:
— И, кстати, я не люблю тебя!
На что она ответила:
— Это было бы похоже на правду, если бы ты действительно меня трахнул, Антоний.
Сам Цербер мечтает о подобной суке, правда?
Курион попытался выступить посредником, но Клодий ничего не хотел слушать. Кстати говоря, Куриону я рассказал все, как есть, на что он отреагировал так же, как, должно быть, отреагируешь ты.
— Идиот, — сказал он. — Как ты вообще умудряешься быть таким идиотом? Как с этим великим умом ты еще на ровной дороге не падаешь?
— Я сейчас и тебе в морду дам, — сказал я.
— Народному трибуну уже ебнул, что теперь терять. От великого ума, небось.
С Клодием мы так и не помирились. Более того, Клодий больше не помогал мне с кредиторами, и они насели на меня с новой силой. Словом, все в моей жизни не ладилось, и я не мог справиться с бурным течением дней.
В конце концов, мне надоело бегать от кредиторов, надоело ждать, пока ко мне заявится Клодий с молодчиками, и я решил уехать. Так я и сказал Антонии:
— Все очень плохо, у меня большие проблемы, я сваливаю. Поедешь со мной?
— Не, — сказала Антония. Помню, она читала тогда какое-то письмо и задумчиво водила пальцем по строкам.
— Спросишь, какие у меня проблемы? — спросил я.
— Не, — повторила она. — Не интересно.
В общем, Антонию в расчет можно было не брать. Я заявился к вам и сказал, что хочу учиться. Гай неплохо в этом продвинулся и я, мол, тоже не промах. Мама страшно удивилась.
— Учиться? Ты?
— А что тут удивительного? — спросил я. — Я был весьма способным мальчиком в детстве.