Я прошептал:
— Такого со мной еще не случалось.
— Моя сестра Клеопатра считает, что я совсем глупенькая. Это не так. Она любит меня, но не понимает. Никто не понимает меня.
— Ты очень хорошенькая, — сказал я, не зная, как ее утешить. — Одно из самых прекрасных существ на свете.
Береника наморщила носик.
— Хорошенькая. Надо же! Всего лишь хорошенькая! Если хорошенькая девушка — одно из самых прекрасных существ на свете, то разве этот свет хоть чего-нибудь стоит?
Я приложил палец к ее губам.
— Тише. Ты сама сказала.
— Да, — она кивнула. — Точно. Папенька мог бы пощадить меня, если бы я сдалась, как ты думаешь? Если бы не случилось этого боя? Так досадно.
— Скорее нет, — ответил я. — Он у тебя не из самых милосердных.
На самом деле, я думал, что это было возможно. Но разве стоило расстраивать ее, если все уже сложилось именно так?
— Да уж, — сказала она. — Значит, никакого выхода не было? Совсем-совсем?
— Нет, — сказал я. — Но ты ведь царица.
— Царевна, — сказала она. — Теперь я снова царевна, и больше никто.
— Царевна — это уже кое-что. И ты успела подержать в руках страну столь прекрасную, что замирает сердце.
Забавно, что это утешение теперь вполне применимо ко мне: я тоже успел подержать в руках эту страну и даже двух ее цариц.
— Я хотела бы родиться животным, — сказала она, снимая и надевая браслет, рука ее проскальзывала в него легко, хотя сидел он крепко, даже все наши забавы не смогли его сдвинуть. А теперь он так скользил от одного умышленного движения — все-таки у них отличные ювелиры.
— Каким? — спросил я.
— Красивым. Я хотела бы жить во дворце. Может быть, павлином. Только мальчиком. Их девочки ужасно некрасивые. Моя сестра Клеопатра никогда не будет в безопасности. Отец запомнит мое преступление и однажды обязательно припишет его ей.
— А она умная девочка? — спросил я, чтобы сказать хоть что-нибудь.
— Очень, хоть и младше меня. Все время пишет и читает. Какая скука.
Я сказал:
— Значит, с ней все будет хорошо. Слышал, умные люди умеют предсказать событие до его наступления.
— Как гадатели?
— Наверное. Не знаю, я тоже не великий умник.
Береника улыбнулась.
— В этом мы похожи. Ты хочешь меня еще раз?
Один этот вопрос, произнесенный ее сладкими, царскими устами взбудоражил меня невозможно. Береника оседлала меня, со стоном приняла меня в себя и сказала:
— Мы с Архелаем думали, что, если победа будет за нами, мы сделаем ребенка. Сегодня у меня хороший день для этого. Я могла бы родить тебе сына. Или дочь. Но этого не будет никогда-никогда, потому что завтра я умру.
Не знаю, что больше возбудило меня: то, что ее тело было готово к тому, чтобы понести или то, что завтра, бездыханное, оно будет лежать без своей прекрасной головы. Может, где-то в ее чреве зарождалась сейчас жизнь, которой не суждено было сбыться. Вообще-то это грустно, но та любовь была полна для меня ощущения смерти, и оно, как и война, делало радость острее.