Казалось, что сама матушка природа невольно удивлённо восклицала: “Художники, живописцы, ну, где же вы, где! В какой безвестности запропали?! Скорей хватайте свои холсты, натянутые на подрамники, и масляные краски, устанавливайте на берегу мольберты и, не теряя ни минуты, нет, даже секунды на размышления или того хуже — сомнения, а с ходу, с жару, с пылу пишите с меня свой бессмертный пейзаж, чтобы вслед за временем идти в самую вечность, для чего и дала я вам бесценный дар художника для отображения меня и того сурового времени, в котором вам именно посчастливилось, а не иначе, жить, какие бы страдания не пришлось перенести, какие бы муки не выдалось перетерпеть, тем более, что жизненные лишения только укрепляют веру в свои силы, в свою волю, в своё предназначение земное, способное в полной мере, в конце концов, обратиться в небесное!..”
И всё-таки в тот день Анатолий Петрович лишь глубоко, но без сожаления вздохнув, стал любоваться не Леной, а своей новой женой. И когда они выпили из хрустальных, праздничных бокалов прекрасного грузинского вина за заключённый брак, он мягко взял её тонкие, немного влажные руки, скорей всего, от всё ещё никак не проходящего волнения, поднятого в душе столь знаменательным событием всей её, ещё такой молодой жизни, в свои руки, поднёс к губам, и, не отрывая горящего взгляда от так нравившихся ему бездонных, как небеса, карих глаз с грустинкой, покрыл их лёгкими, но такими жаркими поцелуями, в которых выразил и всю душевную признательность, и вдруг охватившую его мятежную душу светлую, как ясный солнечный восход, оглушающе чистую нежность. Конечно, он ещё не был несказанно счастлив, но с радостью понимал, что у него появился ещё один, очень важный стимул для того, чтобы безоглядно жить каждый день, как последний!.. Дальше молчать было неудобно. И Анатолий Петрович заговорил:
— Мария, меня все последние дни интересует вопрос, который молодые люди обычно задают до заключения брака!
— Но ведь из каждого правила есть исключения! Не правда ли?
— Согласен, есть! Так вот, пожалуйста, моя дражайшая половинка, ты и ответь мне, только искренне, ну, как на духу: какое впечатление я, прежде всего, как человек произвёл на тебя, когда мы встретилась в моём рабочем кабинете вскоре после твоего приезда?
— Противоречивое!.. В то утро, дожидаясь приглашения зайти, чтобы представиться тебе в качестве новоиспеченного агрохимика, я сидела в приёмной. Через тонкую филенчатую дверь был отчётливо слышен твой строгий голос. Так вот, он с каждой минутой всё поднимался и поднимался вверх, пока ни взлетел, гремя небесным громовым раскатом! Почему-то казалось, что каждое твоё слово относилось ко мне! Я даже с тревогой посмотрела на секретаршу. Она, поймав мой встревоженный взгляд, мило улыбнулась и не без иронии сказала: