— И совершенно верно поступил! Молодец! И впредь продолжай делать вид, что тебе ничего не известно!.. Знаешь, как говорится: сколько верёвочке ни виться, а конец ей непременно будет!
— Слово даёте?!
— Даю! Даже два!
Несмотря на то, что Анатолий Петрович, как обычно, лёг в постель поздно, долго не мог заснуть... Сообщение водителя не застало его врасплох, но он был, скорей всего, склонен грешить на Бахтина, ведь пойти на крайние меры мог только человек, вконец отчаявшийся в достижении очень важной жизненной цели. Этим для главного зоотехника могло стать назначение директором уже в который раз не его, а другого, тем более, что он первыми шагами в своей деятельности заявил о своем желании работать в совхозе столько, сколько посчитает для себя нужным. Но надо же! На поверку оказалось, что именно Хохлов решился встать на очень скользкий и опасный путь. Оправдать это тем, что он, семьянин, отец пятилетней дочки, получив по морде, затаил в душе страшную злобу, было бы делом неверным. Тем не менее, он, а не кто другой из директорских завистников переступил разумную, по крайней мере, поддающуюся объяснению черту... Значит, у него появилось какое-то более серьёзное основание, возникла более важная причина... А вот какая именно? На этот, в первую очередь, сложный психологически вопрос Анатолий Петрович, сколько ни думал, ни гадал, ответа не находил... И чтобы, наконец, уснуть, прибегнул к испытанному средству: в душе усилием воли положился на время, которое, как известно, все расставляет по местам, всему даёт и верный ответ, и верное обоснование к нему.
Утром, встав с первыми лучами рассвета, Анатолий Петрович отправился на работу с таким расчётом, чтобы до планёрки проведать капустное поле — уж очень ему хотелось собственными глазами поскорей убедиться, насколько продвинулась в своём росте капуста. За ночь небо затянули волглые, тёмные тучи, подсвеченные снизу красно-золотистыми лучами солнца. Едва Анатолий Петрович ступил на тропинку, ведущую через лес к полю, как тотчас вокруг него залетали, занудили комары, так и норовя впиться в открытые участки тела. Отломив от куста можжевельника ветку, Анатолий Петрович стал ею отбиваться от гнуса, всё ускоряя и ускоряя шаг.
Капустное поле открылось его взгляду враз и полностью. Несколько гусеничных тракторов с подвесными дождевальными установками, только что закончив ночной полив, мирно урча, как сонные коты, выезжали с него в сторону темнеющего вдали гаража. В свежем воздухе, не успев осесть, висела влажная взвесь. Проходя через неё, солнечные лучи переламывались, и от одного края до другого над полем перекинулась яркая радуга, восхищая своей красотой взгляд, весело радуя душу. Но сполна счастливым человеком Анатолий Петрович почувствовал себя, видя, что листовой аппарат капусты, буйно разросшись, сомкнулся, — и теперь все поле представляло собой одно сплошное светло-зелёное море, которое от серебряного сияния капель утренней росы и ночного полива казалось жемчужным. Ну, совсем не верилось, что всего какой-то месяц назад от взгляда на заросшую сорняками капусту сердце болезненно сжималось, и, конечно же, умирала всякая надежда на хоть какой-нибудь урожай!