“А управляющий-то в самом деле толковый! В самом деле было бы хорошо, если бы он и после окончания невольного срока остался работать в совхозе, набрался бы опыта и, глядишь, через год-два лучшей замены, чем он, Бахтину не нашлось бы! А то ведь может запросто получиться так, что райком снова, когда я о дальнейшей работе его поставлю вопрос ребром, образно говоря, шило в мешке, а не грамотного, порядочного человека на должность главного зоотехника предложит, и никуда не денешься — согласишься со спущенной сверху, как по разнарядке, аховой кандидатурой...” — подумал Анатолий Петрович, но вслух заинтересованно спросил Геннадия Семёновича:
— Ты ходатайствовал передо мной о получении директорского согласия на вызов к себе семьи с Крайнего Севера. И что — вызвал?!
— Конечно, сразу, как вы на это дали добро! И жена с дочкой уже прилетели. Алёна, так зовут супругу, ужин приготовила, ждёт вас в гости!
— Подкрепить силы, да после тяжёлого, затянувшегося рабочего дня было бы и в самом деле совсем не лишним! Но, как сам понимаешь, время больно уж позднее! А надо ещё до дома не менее часа ехать. Не обижайся — зайду как-нибудь в другой раз. А в этот передавай своей распрекрасной Алёне от меня самое искреннее поздравление с прибытием на нашу ленскую землю! — тепло сказал на прощанье, крепко пожимая руку управляющему, Анатолий Петрович.
Едва он сел в машину, как Пётр спросил:
— Поедем в объезд или напрямик — в подъём?
— Ну, зачем время, которого и так до наступающей ночи — кот наплакал! — осталось, без толку терять? Конечно, напрямик!
— Я так же подумал!
Пётр, включив передний мост, уверенно вывел “уазик” на двухкилометровую дорогу с глубокими песчаными колеями, ведущую по крутому, лобастому склону на самый верх сопки, где проходила соединяющая Ленск с Нюей за многие годы езженая-переезженная по производственной и личной надобности гравийная трасса. Фары, включённые на дальний свет, выхватывали из кромешной темноты лишь стоящие вдоль обочин вековые, меднокорые, с хвойными, густыми кронами сосны да редкие можжевеловые кусты. Но Анатолий Петрович знал, что вокруг на сотни километров простирается труднопроходимая тайга со стелющимся сплошным ковром сочным оленьим серым мхом, из которого вот-вот должны начать выглядывать белые грибы, но с коричнево-чёрными шляпками. Собирать их было одно удовольствие. Только вряд ли этой осенью из-за работы, которой, как всегда, не в продых, удастся выкроить хотя бы полдня, чтобы вдоволь порадовать грибную душу.
“А всё-таки, как здорово провели бы мы с Марией ближайшее воскресенье! — стал думать Анатолий Петрович. — С утра пораньше, когда ещё на нижних ветках деревьев белёсый, густой туман, как клочья медицинской стерильной ваты, висит повсюду в лесу на густых, тянущихся вверх ветках, а солнечный золотистые свет, радужно озаряя острые, как пики, верхушки, пятнает хвойные тропинки, вьющиеся между могучими стволами, где-нибудь на полянке, поросшей брусничником, устроили бы привал, сложили бы у корневища огромной разлапистой лиственницы рюкзаки с продуктами и с одними ведрами, налегке, лишь вооружившись острыми ножами, побрели бы по бору, вглядываясь и вглядываясь в мох, один за другим находя и срезая любимые белые грибы, от одного прикосновения к которым на душе светлеет, да настолько, что хочется негромко, пусть про себя, но всласть петь.