На ленских берегах (Переверзин) - страница 31

Казалось бы, ну, сколько можно испытывать, калеча, на излом совсем молодого человека, ещё в полной мере, кроме больницы, ничего в этой жизни не узнавшего? Хватит! Причём с лихвой, на троих! Однако небеса думали совсем иначе. Как-то поздней весной Николай направился со своим старшим другом, якутом Виктором Охлопковым на охоту, но за весь день им не удалось добыть ни одной утки, ни одного рябчика, и тогда они — вот глупцы! — безответственно решили пострелять в сторону друг друга, так сказать для проверки воли и смелости! Это по мальчишеству крайне неосмотрительное занятие закончилось тем, что пуля, пущенная из ружья Виктора, ударившись в камень-валун, за которым лежал Николай, срикошетила и тяжело ранила его в бедро. И опять — больница, опять операция и долгое лечение!

После этого случая наконец-то в его жизни наступило на целых пятнадцать лет затишье, что ли... Он женился на любимой женщине, которая родила ему в награду за все лишения и страдания сына Ивана. Только бы жить счастливо в любви да согласии, да добра наживать! Но судьба, дав Николаю возможность вкусить все прелести семейной жизни, решила завершить его жизненные страдания, подло использовав роковой случай тридцатилетней давности с ожогом от вспыхнувшей на нём огнём рубашки. А было это так: однажды, попарившись в бане, Николай с голым торсом сел пить свежезаваренный чай с лимоном, в это время ложечка, который он размешивал сахар, выскользнула из ещё влажных пальцев и упала на пол. Он нагнулся за ней, но когда подобрал её, то, резко разогнувшись, обгорелой в детстве лопаткой ударился об угол стола так сильно, что содрал кожу. Особого значения этому не придал. Но проходила неделя за неделей, а рана не заживала. И Николай, отдыхая в Кисловодске у родителей, вместо того чтобы обследоваться у хороших врачей, то ли не имея для этого времени, то ли решив положиться на знакомого хирурга, но согласился на операцию в домашних условиях.

Судьбе только этого и надо было: безжалостно растревоженная непрофессиональным вмешательством рана стала с каждым днём всё более разрастаться и разрастаться, и в ширь, и в глубину! Вскоре Анатолий Петрович, уже работая в городе, как-то вечером после бега на лыжах зашёл на чай к брату и застал его за перевязкой, которую озабоченно делала жена. Он взволнованно поинтересовался, в чём дело? И узнав про новое несчастье Николая, — черт возьми, уже точно и не вспомнить, какое по счёту! — словно предчувствуя непоправимое, в душе чуть от боли не заплакал. Но сдержался, призвав в помощь свою стальную волю. И уже через два дня, преодолев на самолёте более тысячи километров, привёз брата в республиканский онкологический центр и, с нетерпением дождавшись результатов необходимого медицинского обследования, зашёл к главному врачу узнать о диагнозе. Но прежде, чем он получил ответ на исполненный тревоги и надежды вопрос: “Доктор! Надежда на выздоровление моего брата есть?..” — ему сначала пришлось выдержать спокойный, но острый, как скальпель, взгляд человека, повидавшего на своём медицинском веку всякое: и счастливое выздоровление, казалось бы, безнадёжно больных, и других, которые, по его мнению, должны были бы жить, но они вдруг умирали, а потом лишь, как гром среди ясного неба, услышать: