Не знаю, что и где ёкнуло, и почему так произошло, но мне практически физически стало больно, когда она бросила на меня всего один взгляд своих изумрудных глаз, и я увидел катящееся по ее щекам слезы. Надо бы что-то сказать, но я словно прирос к месту и напрочь забыл все слова. А Настят, тут же отвернувшись и торопливо смахнув ладошкой слезинки со щек, продолжила скидывать одежду.
– Настя.
– Уходи, – бросает, не оборачиваясь.
– Что мне сделать? Извиниться? Прошу прощения. За мать и за племянницу, – говорю искренне и развожу руками, все еще не зная, как выбраться из того ступора, в который меня вогнали ее горькие слезы. – Настя, прекрати плакать.
Как и любой мужик, я никогда не мог смотреть на плачущих женщин спокойно. Не знаю, как так, но чувствуешь себя в такой момент полным дерьмом при любом раскладе, даже если ты не виноват. Но тут… Загорская. Упрямая, уверенная в себе, с достоинством отвечающая на все мои выпады и… ревет. И однозначно, на все сто процентов по моей вине. Хуже я себя не чувствовал себя еще никогда.
– Отстань от меня. Просто отстань. Это единственное, что я хочу от тебя, Сокольский, – сказала, как отрезала, и, пыхтя от злости, как маленький паровозик, полетела в ванную комнату. Сгребла с полки свои баночки-скляночки, которые уже успела расставить, и со злостью кинула прямо на вещи.
– Так, стой, – хватаю ее за руку, когда она, топая, мимо меня несется к гардеробу.
– Пусти, – дергается девушка, но я мгновенно зажимаю ее в кольце рук. Так, что она и охнуть не успевает, как оказывается непозволительно близко прижатой ко мне. Возбуждение прокатывается по всему телу, когда эта упрямица упирается ладонями в мою голую грудь, пытаясь оттолкнуть. Хочется взвыть от того, как фантастически ярко отдаются внутри ее прикосновения. Как я ощущаю, кажется, каждым миллиметром ее горячие ладошки на своей коже. Но меня останавливает от глупости ее потерянный взгляд красных глаз и всхлипы, которые я слышу без остановки.
– Пусти меня… я сказала… – дергается Загорская в моих руках, не понимая, что делает только хуже. И почти вырывается, но я разворачиваю ее к себе спиной и захватываю запястья, прижимая к груди, блокируя всякую возможность движения.
– Не пущу.
Сильней прижимаю к себе ее хрупкую фигурку.