Я ждала Воскресенского каждый день. И нет, не потому, что желала с ним увидеться, а чтобы… Я хотела для себя самой показать, что он такой же. До одури хотела себе доказать, что люди не меняются, а он всего-то человек.
Люди не меняются.
Люди не признают свои страшные ошибки.
Люди не меняются, слышишь Вика?
Но я упрямо в голове вертела сценарии, где он все же поменялся, а потом ругала себя и заставляла вспоминать то, как мы познакомились. То, как он меня обманул. То…
Но вспоминалось и другое. Как он волновался за меня и неодетым, чтобы не терять время, повез меня в клинику. Как защищал. Как искал, как…
Люди не меняются, Вика. Люди только притворяются и делают больно.
Я кивала своим мыслям, а потом снова ждала. Не знаю, зачем, не знаю, для чего. И тихо, понемногу, собирала вещи. Я не возьму с собой много, просто не хочу тащить в новую жизнь осколки старой. И не потому, что боюсь, а потому, что я обязательно поранюсь. Сама сделаю себе больно.
В самый важный день, когда пути назад уже не было, я заметила в своей комнате стопку документов.
Белая бумага, четкие строчки, чья-то судьба на ней…
Те самые договора, которые я подписала, еще один с подписью Воскресенского под словами, что он не имеет претензий и аннулирует соглашение в одностороннем порядке. И дарственная на дом.
Я забыла как дышать. Стояла пару секунд и вдыхала кислород через рот.
"Люди не меняются", — упрямо повторял мой внутренний голос.
А я уже не хотела ему верить. Боже, я теперь ничему и никому не хотела верить. Я хотела знать правду.
Мне дали выбор, мне дали ту самую счастливую жизнь, о которой я так мечтала. Мне дали, понимаете? Оторвали от себя, переступили через себя, чтобы дать и не требовать ничего взамен.
Я выскочила из своей комнаты и побежала искать Елизавету Андреевну. В коридоре чуть ли не налетела на рабочих в заляпанной краской форме.
— Извините, — пробормотала я и пошла дальше, сделав себе мысленную заметку спросить про них у экономки и моей надзирательницы.
Елизавета Андреевна нашлась в холле. Она разговаривала по телефону. Судя по тону и фразам, с Воскресенским.
Не став церемониться и ждать, пока они завершат беседу, попросила женщину, уже заметившую меня:
— Пригласите, пожалуйста, его. Нам очень надо поговорить. Или где он остановился? Я сама поеду.
Я не называла его имя. Не знаю, почему. Словно оно может обжечь. Или разрушить то хрупкое ощущение, что возникло.
Удивленно на меня посмотрев, Елизавета Андреевна передала мои слова, а затем, завершив вызов, с беспокойством спросила:
— Что-то случилось?? Дмитрий сказал, что скоро будет.