Глава 8
Поняв, что уснуть сегодня ей так и не удастся, Яра поднялась с соломенной подстилки и, отогнув шкуру, служившую здесь дверью, вышла из своего жилища. Прислушалась. Лишь шум прибоя нарушал ночную тишину этой лунной ночью. Её хижина находилась не у амбаров на заднем дворе, а в ближайшей от море полосе. Туда она и направилась. Подгоняемая то ли тревогой, то ли круговоротом не дающих ей покоя мыслей, она лишь на пару мгновений разминулась при этом с Ньёрдом Остроглазым. Причём ни один из них даже не заметил друг друга: Ньёрд крался в тени хижин, прижимаясь к стенам, а Яра по своей привычке передвигалась бесшумно.
Одинокую фигуру слепого Агиона она заметила ещё издали. Старик стоял на краю утёса, опершись на свой посох. Ветер развевал его седые волосы, как и полы длинного одеяния, а незрячие глаза смотрели вдаль, словно наблюдали за пробуждением природы в лучах восходящего солнца, едва показавшихся из-за линии горизонта.
Поравнявшись с ним, Яра заняла место рядом, устремив взгляд туда же. Они стояли молча до тех пор, пока край огненного диска не выплыл из-за шёлковой глади, слегка подгоняемой волнами. Вода окрасилась алым, сумрак стал прозрачным и в полыхающем небе забрезжил рассвет.
— Ты был прав, я сбилась с пути, — наконец произнесла Яра.
Утренняя роса намочила подол её туники и осела каплями на бледной коже. Лёгкий ветер трепал её волосы, а их истинный цвет окончательно пробился сквозь тёмный окрас и теперь переливался в солнечных лучах, подобно рассветной заре.
— Меня отправили на костёр те, кому я служила верой и правдой, — начала она с самого больного из того, что ее тревожило. — Огонь поглотил мою плоть, но я вышла из него невредимой. В то время как тело моё изменилось, и я не пойму, как так могло случиться.
Агион, казалось, совсем её не слышал. Он всё так же продолжал хранить молчание, всматриваясь вдаль.
— Я утонула в морской пучине, — тихо продолжила девушка. — И всё же снова вышла из неё невредимой. Агион, объясни, я теперь бессмертна?
Старик повернулся к ней, устремив взгляд своих незрячих глаз в лицо Яры. Казалось, он проник в самую суть её потаённых мыслей.
— Стихии защищают тебя, дитя, — произнёс он. — Но, увы, даже им не под силу предотвратить неизбежное.
— Ты хочешь сказать, что мне суждено умереть?
— Нам всем суждено когда-то умереть, — ответил слепой старец, и Яра поняла, как глупо прозвучал её вопрос.
Никто не бессмертен, и она тоже. Но нет худшего наказания, чем прожить жизнь, не найдя в ней своего предназначения. Ибо лучше быть орлом, прожив двадцать лет и летая высоко в небе, чем жить двести лет в теле грифа и питаться падалью.