Ему тоже сложно довериться ей.
— Я не боюсь, — отвечает она, сразу на все.
Он облизывает губы и чуть судорожно сглатывает.
Касается ее щеки, гладит осторожно, чуть назад, к уху, прихватывая мочку пальцами, и немного вниз, по шее. Дыхание перехватывает…
Потом тянется к ней. Целует ее. Горячо и голодно, словно нет ничего важнее этого, ничего желаннее. Словно она безумно нужна ему, как воздух… Его пальцы на ее плечах, назад… на лопатках, он чуть поглаживает. И бросает в дрожь. Не от страха, от какого-то нового чувства, подступающего изнутри, Что-то сжимается в животе и ноет так…
На Оливии только тонкая сорочка, и если его пальцы сейчас стянут с ее плеч…
Она боится? Хочет этого?
Она и сама не знает.
Не понимает ни его, ни себя до конца.
Сигваль чуть отпускает ее, и долго смотрит в глаза. Так долго, что тревога вспыхивает с новой силой. Словно он хочет что-то сказать. Сожаление…
Молча, поджав губы.
И нет сил.
— О чем ты думаешь? — не выдержав, спрашивает она.
Он криво ухмыляется.
— Знаешь, что мне сейчас хочется больше всего? — говорит он задумчиво. — Взять тебя, бросить все и сбежать куда-нибудь на край света, где нас никто не найдет. И к черту… Ничего больше не надо.
У него чуть дергается подбородок.
Его глаза совсем темные в полутьме. Он действительно хочет этого.
— Все так плохо, да? — говорит Оливия.
Он вздыхает, отпускает ее.
Отходит в сторону. Наливает в бокал вина, немного пробует. Потом наливает уже в оба. Один протягивает Оливии. Словно тянет время. Словно хочет, но не может найти силы ответить. Он не привык говорить о таких вещах вслух.
Салютует ей бокалом и отпивает немного.
— Я бы хотела с тобой сбежать, — говорит Оливия. — Только вдвоем, и больше никого и ничего. Никаких принцев и принцесс. Все стало бы намного проще.
Сама удивляется, говоря это. Ведь чистая правда. Она бы хотела. Тихая спокойная жизнь где-нибудь… без всякой роскоши… без бремени власти и ответственности на плечах. Без забот и непростых решений, разрывающих на части. Просто ее мужчина… муж… без всего этого.
Сигваль грустно улыбается ей. Выпивает до дна, ставит бокал на стол.
Садится на кровать рядом. Дергает верхнюю пуговицу камзола, словно воротник его душит. Потом расстегивает все, снимает и бросает камзол рядом. Откидывается назад, на спину.
— Мой отец подписал отказ от претензий по Керольским землям, — глухо говорит он. — Бумаги в Бейону еще не отправили, но они у Тифрида. А Тифрид своего не упустит, твой отец хорошо платит ему. Я понимаю, что для тебя это скорее добрые вести, Бейона не потеряет, а, возможно, где-то даже приобретет… — он вздыхает. — Я должен вывести войска к первым холодам и распустить. Меня готов поддержать Хеттиль, с Тюленьих скал, Харольд Баргайр… возможно, Магнус Одде, герцог Биргира, но он не пойдет на прямой конфликт с короной. Тюленьи скалы против мощи Альденбрука и Уолеша — это ничто. Тифриду удобен слабый король, которым можно крутить, из которого можно тянуть деньги, а потом и вовсе подгрести все под себя.