— М-мм, — говорит он задумчиво, гладит ее шею, легко накручивает подвернувшийся локон на палец. — Как бы я хотел никуда от тебя не сбегать. Совсем. Чтобы хоть недельку никто нас не трогал. Просто побыть вдвоем.
И в этом простом желании — словно все несбыточные мечты, невозможное счастье.
Просто забыть обо всем на свете.
Оливия только прижимается к нему в ответ.
— Знаешь что, — говорит Сигваль, — я сейчас немного со всем этим разберусь, и увезу тебя, хоть на пару дней, в глухой лес. Тут есть маленький охотничий домик у реки. Можно выставить охрану вокруг, чтобы следили, но не бросались в глаза. Так, чтобы никого вокруг. А?
— Да, — улыбается Оливия. — Очень хочу… муж мой.
Он втягивает носом воздух, закрыв глаза, так невероятно довольно, в предвкушении.
Только вдвоем.
— Помочь тебе снять платье? — шепотом, на ухо, говорит он.
31. Оливия, тюленьи ласки
Она просыпается от того, что ее нежно гладят по бедру… по голому бедру, кончиками пальцев.
Вздрагивает от неожиданности.
— Тихо, это всего лишь я.
Сигваль довольно улыбается. Тянется к ней, осторожно целует в губы, смотрит на нее, и потом целует еще раз, в нос. От него неожиданно пахнет брусникой и печеньем. Его пальцы жесткие, и это немного щекотно.
Вчера она заснула у него на груди. Или он заснул первый… сложно сказать. Нет, ничего не было, они просто спали вместе. Только голые в этот раз. Он снял с нее платье, она с него рубашку, в ответ… Просто залезть под одеяло и лежать обнявшись, чувствовать его всем телом, его тепло — приятно и удивительно спокойно, не смотря на то, что случилось с ними за день… за все это время. Не важно. Просто спокойно рядом с ним.
А еще у него ноги волосатые, как у сатира. Нет, разглядеть вчера Оливия толком не успела, зато сейчас отлично чувствует, как он обхватывает ее ноги ногой, притягивая к себе, поглаживая пяткой ее голень… и ладонью по бедру, явно с далеко идущими намерениями. Не торопясь. И по довольному блеску в глазах, можно сказать, что он вполне выспался, и даже, судя по всему, успел чего-то перекусить, а теперь…
— Ты давно проснулся? — спрашивает она, ей надо немного времени.
Вдруг понимает, что волнуется, что-то сжимается в животе. Не боится его, нет… просто волнуется. Сейчас?
— Совсем недавно, — говорит Сигваль. — Хочешь клюквенного морса? Тут еще полкувшинчика есть. И печенье. И вроде какая-то каша в горшочке, но я пока еще не смотрел.
— Нет, — Оливия качает головой. Прижимается лбом к его плечу.
Завтрак потом, сейчас, вот так, рядом с ним, о какой-то каше думать не выходит.
Сигваль не настаивает.