— Нет!
Тропа становилась все уже, темнее. И перед тем, как вывести их на поляну, почти пропала, если не знаешь, что там, в десятке шагов уже знакомые места, не догадаешься, прикинул Даэд, отводя ветки.
— Тебе совсем неинтересно? Мы что, так и будем тут, всю жизнь? Ночью в хижине, днем на полянах и у воды.
В крышу хижины постукивал мелкий дождик, тут часто ночами шли дожди. А Даэд с тоской понимал, он не скажет принцессе о том, что там, в башне, она — калека, не умеющая ходить и еле держащая руки и голову. Будто чувствуя недоговоренность, Неллет снова и снова спрашивала. И он, пускаясь в маленькие обманы, врал, сочиняя на ходу детали их первой встречи. Вернее, молчал о советнике, который носил ее на руках. Принцесса смеялась, слушая рассказы о том, как успели выкупаться в бассейне и прыгнуть с вышки в теплую воду. И однажды, засыпая, сказала странное:
— Ты меня бросил! Я спала. А ты ушел!
Но были и другие вещи. Которых она не помнила. Или помнила только частично. Сундук, найденный ей на поляне — привела уверенно в гущу пахучих кустов, встала на коленки, руками разрывая мягкую у корней землю. Или — запрет на дальние путешествия. Или поспешный уход в хижину до заката солнца. Даже не в хижину, а главное, с открытых мест, отдаленных от вершины. Надо уйти, но почему — не помню, признавалась она ему, и видел — не обманывает. В ней был страх. Причин которого она не помнила.
— Неллет! Прости, я ненадолго. Уходил. Смотри, я нашел цветы, твои любимые.
— Я знаю совсем немного. И странно. Будто кусками.
Он сел рядом. Неллет покачала головой. Взяла его руку, перебирая пальцы.
Неллет подумала немного.
Под мерный шум дождя она снова заснула. А Даэд, мучаясь тем, что лежать стало невыносимо и впервые он делает что-то сам, осторожно сел, укутывая ее покрывалом. Надел свою тунику, кидая поверх короткий плащ с капюшоном — из того же пущенного ими на одежду покрывала. И вышел, крепко прикрывая за собой плетеную дверь.
Повел рукой в зажатыми в кулаке истрепанными радужными венчиками — сорвал на бегу, когда разыскивал, крича.
— Разве это плохо?
— Нет, — говорила она после паузы, — не верится, что я и вдруг там. А какая я там, Даэд?
— А стена? И лица.
— Нет. Не плохо. Но мне интересно! Странно, что тебе нет. И насчет ночи, почему мы никогда не остаемся до заката? Тут вот. Может быть, ночью…
Даэд не нашелся, как ответить ей складно. Да, он хотел. Иногда невыносимо сильно, ведь спали рядом, каждую ночь. Но еще в первые дни, когда прижал к себе, сходя с ума от запаха ее кожи на шее, она разрыдалась и напугала его страшно. Напугалась и сама. Так что днем они серьезно поговорили, Даэд сердито велел ей не смотреть такими виноватыми глазами и взял обещание пока что выбросить из головы все, кроме забот о еде и других насущных делах. И самому стало вдруг сразу легче. Видимо, прежняя избранность и ритуалы башни висели в сознании какой-то, пусть почетной и намечтанной, но обязанностью. А если не нужно пытаться ее исполнять, то все становится проще. И верно, думал, лежа и стараясь дышать потише, слушая, как дышит она рядом, тут совсем другая жизнь, и правила в ней другие. И мы тут — совершенно одни. Это наше дело, мое и Неллет.