Однажды ночью Вегенер засыпает вечным сном. Преданный Расмус зашивает труп в два чехла от спальных мешков, вбивает лыжные палки в месте его вечного упокоения, захватывает заметки профессора, все его записи, которым покойный придавал столь большое значение, и отправлется дальше, к базе "Вест-пойнт". Он понимает, что не дойдет туда, но стремится хотя бы добраться до предполагаемого маршрута, по которому двинутся им на помощь спасательные экспедиции, хочет спасти дневник усопшего. Как много лет тому назад Йергунн Брёнлунн, слава о котором широко разошлась по побережью Гренландии. Однако Расмус жертвовал собой напрасно. Спасательные экспедиции не обнаружили ни его останков, ни ценных записей.
На леднике, на месте последнего упокоения Вегенера, был установлен большой стальной крест.
Его смерть не прервала научных работ экспедиции.
* * *
Летом следующего года в Гренландии высадился Курт Вегенер, чтобы довести до конца дело старшего брата. Аэросани продолжали упрямо сопротивляться. После упорной борьбы их удалось наконец привести в движение. И точно в насмешку, они в рекордное время - за сутки - доставили на "Айсмитте" все недостающее снаряжение.
Первые измерения толщины льда, проведенные сейсмическим методом, дали сенсационные результаты - такие, каких и ожидал профессор Альфред Вегенер. Под станцией, расположенной на высоте почти 8000 метров над уровнем моря, толщина льда достигала 2000 метров.
* * *
Курто ничего не знал о трагической гибели Вегенера. Мог ли он предполагать, что еще раньше, чем он достиг в декабре "Айскап", ледяной материк успел поглотить две жертвы? Но вряд ли эта весть взволновала бы его, так же как его не тревожило уже и собственное положение. Ничто больше не интересовало его. Все стало ему безразлично.
Подходила к концу пятая неделя с тех пор, как он в последний раз видел дневной свет. Дни текли за днями, наполненные болью и сомнениями. Жизнь покидала его, медленно вытекая, капля за каплей, как сочится вода из треснувшего кувшина. Он не чувствовал голода, не хотел двигаться. Он попросту перешел предел человеческой выносливости. В отупевшем уме уже не проносились воспоминания, его не терзали ни горечь, ни зависть. Пропал и страх перед будущим. Он больше не ожидал ничего, ни на что не надеялся, не защищался от смерти, которая витала вокруг, терпеливая, неотступная, неотвратимая.
Поднялся резкий ветер, небо очистилось от туч и прояснилось. Мороз усиливался. С невольной ненавистью Джино Уоткинс глядел на протянувшуюся до самого горизонта белоснежную равнину, сверкающую тысячами искорок, точно она впитала в себя весь блеск весеннего солнца. Он уже знал теперь, сколь обманчива эта равнина, знал, что достаточно одного неосторожного шага, чтобы провалиться в бездонную пропасть или неожиданно наткнуться на какой-нибудь пригорок, шагая по которому, увязнешь в сугробах пушистого снега; знал, сколь ненадежна вся эта гладь материкового льда. Да и как здесь, под столь легким и пушистым на вид, а на самом деле невероятно тяжелым покровом обнаружить станцию, хотя бы малейший след ее? Сколько пришлось претерпеть Огастину?