Он невольно вздрогнул, осознав, что думает теперь о друге в прошедшем времени, точно его уже нет в живых. Да разве могло быть иначе? В феврале пилот небольшого самолета, посланного в разведку с береговой базы, не обнаружил никаких следов "Айскап". Словно станцию поглотил лед. В марте спасательная экспедиция тщательно прочесала всю местность. И также вернулась ни с чем.
Однако Уоткинс не сдавался. Противопоставив упрямству природы упорство человека, он выжидал только подходящего времени, чтобы вновь отправиться на поиски. Решил любой ценой отыскать станцию, хотя и не знал, как это сделать [16].
* * *
Сквозь свист и треск из радиоприемника донесся наконец долгожданный сигнал - последняя надежда Уоткинса. Установив точное время, он мог рассчитать географические долготу и широту, определить точное местонахождение "Айскап" на этой безлюдной равнине. Он захватил с собой штурмана экспедиции. Оба рассчитали накануне, что находятся в трех с половиной километрах от станции. Налетевшая внезапно пурга задержала их почти на целые сутки. Точно приговора, ожидал он теперь результатов астрономических расчетов.
- Есть! - раздался взволнованный возглас. - Это здесь! Не дальше, чем в полукилометре направо должна находиться палатка.
Сердце Уоткинса сжалось от боли. Штурман не сказал: "Здесь должен находиться Ог". Значит, и он сомневается.
- Перекопаем, если потребуется, пядь за пядью, эти полкилометра, распорядился он.
Уже онемели руки, в которых он крепко держал лопату, неутомимо опуская и поднимая ее, когда на искрящейся в лучах солнца белой поверхности он разглядел наконец темную, еле заметную расщелину [17]. Бросившись к ней, он начал лихорадочно разбрасывать снег, разламывать лед, затвердевший вокруг основания вентиляционной трубы, вмонтированной в кровлю палатки.
- Ог! - кричал он изо всех сил, нагнувшись над замерзшим отверстием.
В ответ ни звука.
- Ог, Ог! - повторял он в отчаянии, прижимая ухо к отверстию. Дрожа от волнения, он весь превратился в слух, стараясь уловить в ледяной темноте какой-нибудь звук, шорох, движение.
- Жив! - закричал он вдруг, не помня себя от радости.
Под слоем грязи - заострившиеся черты лица, землистые щеки, покрытые всклокоченной растительностью. С трудом размыкаются опухшие веки. Свет больно режет глаза. Узкая струя свежего морозного воздуха обжигает лицо, забирается в спальный мешок.
Курто зажмурил глаза, пока наконец до него дошло, что его нашли, что он спасен. Но не радовался - он был не в состоянии радоваться. Впал в полную апатию. Слишком много раз переживал он радость спасения и горечь разочарования. Он жаждал лишь одного - покоя. Покоя любой ценой. И невольно ощутил неприязнь к тем, кто вырвал его из оцепенения, вынуждал к каким-то усилиям. Кем бы они ни были, он был к ним безразличен [18].