Не раз на Фелидию нападали воинствующие соседи, так же не единожды и Совет Семерых отправлял армию на завоевание прилежащих, но чужих земель. Воином в Фелидии мог стать каждый, не зависимо от своего положения или титула. В четырнадцать лет мальчиков на год забирали в военные лагеря, преподавали им искусство и философию воинов и давали право выбора — либо продолжать свое обучение, либо вернуться в родной город и заниматься другим полюбившимся делом.
Выбравшие удел воинов на тридцать лет посвящали себя службе. На дворцовой площади Аборна они преклоняли колени перед Главами Совета, верховными священнослужителями и военачальниками и, не путая слов, четко и уверенно произносили, как важное заклинание, слова Великой Клятвы:
«Я… из рода…, становясь воином Фелидии, перед лицом Совета Семерых и под неподкупным и всевидящим взором Великих Богинь
КЛЯНУСЬ
С этой минуты и до скончания дней своих преданно и честно служить родной Фелидии. Во имя ее величия и безопасности, не жалеть собственной жизни.
КЛЯНУСЬ
Храбро, до последней капли крови, защищать мирное население Фелидии, как все в целом, так и каждого в отдельности.
КЛЯНУСЬ
Безоговорочно выполнять все приказы членов Совета Семерых, а так же тех, кого они изберут главенствовать надо мною.
КЛЯНУСЬ
На поле брани не предаваться панике, не ведать подлой трусости, быть твердым в своих убеждениях и верным данной клятве, даже на пороге смерти.
КЛЯНУСЬ, КЛЯНУСЬ, КЛЯНУСЬ
А коли я не сдержу данного слова, пусть настигнет меня людская и божественная кара, пусть казнят меня, как мерзкого предателя или гонят прочь из всякого дома.
Таково слово мое, такова воля моя…»
В зеленых горбах фелидийских холмов от тоски умирал город. Медленно, почти не заметно, как древние кости, иссыхали и рассыпались его стены и башни, беспардонный ветер подхватывал белесую пыль, уносил ее прочь и сеял в глубоких долинах, не надеясь на всходы. Лишь он здесь был и житель и хозяин: в залах разрушенного замка кружил свои танцы, свистел в щелях заброшенных домов и горном гудел в искалеченных трубах, галереях и коридорах. Он играл в листве разросшихся деревьев и кустарников, невидимым ручейком бежал по пугающе пустым улицам, рисуя на присыпленных песком и землей дорогах слабую волну. Он радовался, и ничуть не задумывался над тем, что своими перекатами и плясками рушит чужую жизнь.
Впрочем, городу было все равно, его главным убийцей оставалось одиночество. Что город без людей? Лишь нагромождение камней, красивое, но не нужное. Кто шлифует подошвами брусчатку больших улиц? Лишь кольца мохнатой травы норовят утянуть под землю гладкие камни. Кто стучится в незапертые двери и ставни? Лишь высокие сорняки пушистыми и ветвистыми верхушками. Кому ронять росинки слез на могилы, что на старом кладбище? Быть может, птицам залетным. А кто толпится на главной площади? Тени в ясную полнолунную ночь.