— Сумка! — проверещала она. — Мы забыли мою сумку! Пошли обратно!
Прошло от силы пару секунд, а мне казалось, что они тянутся бесконечно.
— Мне надоело.
Это было забавно и очень странно. Я некстати вспомнил, что уже очень давно не ел, и желудок протестующе сжался. И давно не танцевал вообще. А с такими аппетитно пахнущими женщинами подавно. Подумал было о колене — да хрен с ним, не развалюсь за один танец.
Это было непросто. Все мы смущались — Вика фальшиво улыбалась, студенты молчали, Руслан делал вид, что его дело малое, лишь меня носить. Поэтому за всех отдувалась я. И дарила подарки, и говорила с детьми, и пыталась не плакать, когда один из детей на бегу врезался в мою больную ногу. Я с тоской вспоминала Толика, который теперь казался таким милым.
— Эй, Мышь, ты живая? — произнёс я наконец в тишину.
Шагнула ко мне. Я положил руку на её талию, майка не была особенно целомудренной, я коснулся кожи.
— Белиссимо! — воскликнул увлекшийся толстяк. — Больше страсти!
— Нет, Маринка тебя точно убьет, — удовлетворённо заявила она.
— Невеста!
Поздно. Движение было не остановить. Мышка и правда была лёгкой, как пушинка. В последнюю секунду я понял, что бросать её было бы очень не благоразумно, и решил просто поднять её на вытянутых руках, что и сделал. Мышка словно тоже заигралась, раскинула руки в стороны и засмеялась даже. В ушах бились музыка и кровь, мешая слышать, но я представил, как мне рукоплещет пораженный в самое сердце толстяк.
— Хорошо, — обречённо простонал я. — Я приеду.
— Просто ты ерзаешь, — прошипела она чуть слышно.
— Мама, если бы мы подрались…
Заиграла музыка, которая была слишком, слишком чувственной для вальса. Щёки Мышки порозовели, глаза толстяка коварно сверкали, я с тоской покосился на дверь. Чувствовал себя, словно в ловушке.
— Мам? — крикнула я. — А пирожки ещё остались?
— Вы просто созданы друг для друга! — завопел танцор, которому не то что яйца, даже живот не мешал.
— Что случилось? — наконец спросила мама и закрыла за мной дверь.
— И самоубиться заодно, — ответил я и нахлобучил ей шлем на голову.
— Ты меня покалечил, — напомнила я.
Вышел на улицу, в солнечный свет, в люди, можно сказать, и сразу почувствовал, насколько неуместно выгляжу с ней на руках. Казалось, все на меня смотрят. Хотя ни один из тех, кто сейчас мог меня видеть — рабочий в заляпанных краской штанах и с сигаретой во рту, бабка с авоськой, идущая на остановку — не мог даже и догадываться о самом главном. Самом страшном. Держать Мышку было приятно, даже несмотря на боль в колене. Она была такая лёгкая и тёплая, пахла солнцем, и если бы я скосил взгляд вниз, то увидел бы грудь, чисто символически прикрытую тонкой маечкой, чуть сбрызнутое веснушками декольте. Но этого я, разумеется, не делал, ещё не хватало поймать понимающий Мышкин взгляд, которая с одной идиотской ночи десять лет назад, видимо, решила, что обладает властью над моим телом.