— Мишке скажи, что б учился! Приду — уши надеру, если не будет!
А сам подумал: «Разве, что во сне ему явлюсь». Хотелось дать детям совет на всю жизнь, да как всю жизнь наперёд узнаешь?
Авдотья улыбнулась:
— Передам. Соскучилась я по тебе, Андрюшенька, возвращайся быстрей.
— И я по тебе. Вернулся бы, да от меня ничего не зависит. Дуняша, жалиночка моя ненаглядная.
Он обнял жену, поцеловал её.
— Истосковался по этому делу?
— Да — просто сказал Андрей и стал расстёгивать ей кофточку.
— А кто увидит?
— Не увидят. Здесь мало кто ходит. А если и увидят, то сделают вид, что не заметили.
— Стыдно как-то, Андрюш. Может быть в другой раз?
— Чего стыдиться? Ты моя жена.
Чуть не проговорился, что другого раза у него уже не будет.
Северное солнце ярко светило, клонилось к горизонту. Заканчивался последний день подъесаула Гундоровского полка. Они возвращались. Оказалось, что у них ещё час. Присели на брёвна. Говорить вроде бы уже не о чем. А Дуня всё что-то торопливо рассказывала. Подъесаул молча смотрел на солнце. Андрей знал, что оно докатиться с запада по северному небу почти до горизонта, покраснеет и будет подниматься, но этого всего он уже не увидит.
— Зайцевы! Прощайтесь, и на выход, гражданочка.
Прозвучало неожиданно. Авдотья вздрогнула и растерянно посмотрела на мужа.
Андрей пожал плечами, встал, достал из кармана георгиевскую ленточку Гудоровского полка, отдал Авдотье.
— На, Мишке отдай. Здесь могут отобрать. Она у меня в петлице была на шинели.
Эта ленточка дошла с гвардии сержантом Михаилом Зайцевым до Берлина, где на одной из колонн Рейхстаха он нацарапал: «Андрей Кондратьевич и Михаил Андреевич Зайцевы». А вот так! А что б знали!
Андрей поцеловал ласково жену на прощание.
— Ну, иди, Дуняша, иди.
Дуняша пошла медленно, оглянулась у пропускного пункта, посмотрела на мужа тревожно. Муторно было на душе, предчувствие не хорошее. Чуяла женское сердце беду. Перекрестилась мелко, перекрестила мужа украдкой и ушла моля Бога, что бы ни сбылись её чёрные мысли.
Андрей смотрел ей в след, пока за ней не закрылась дверь. Постояв немного, направился в свою келью. По дороге его перехватил Иван Подколодный.
— Из хутора твоего письмо пришло, от ячейки РКСМ. Обещали за семьёй присмотреть, если что.
— Не надо. Кто-нибудь да возьмёт мою Дуняшу за себя, по обычаю. Без вас обойдёмся! У вас сегодня одно, а завтра другое. Сначала присмотрят, а потом в Сибирь отправят. Или куда там? Это в лучшем случаи. Чем дальше от вашей РКСМ тем лучше. «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
— Это ты про РКСМ? Про комсомол? — вскипел Подколодный. — Это ты их барами называешь? Откуда такие слова ты взял?