Я не понимала, зачем мне богатство. Я и так была богатой.
— А я съем твоего ребенка, — сказала крыса. — С творогом и чиханием.
Я отказывалась, мотала голой и изо всех сил старалась оставаться на плаву.
Тогда крыса нырнула в черную воду, еще секунду я видела под ее пеленой огоньки крысиных глаз, а потом исчезли и они.
Я почувствовала боль внизу живота и от нее проснулась. Во сне она казалась невыносимой, но в реальности это была только легкая тяжесть, напоминающая о приближении месячных.
Я открыла глаза в своей комнате. Наверное, он отнес меня обратно.
Волосы мои еще пахли сигаретами Толика, я долго нюхала их, прядку за прядкой, а потом встала и пошла чистить зубы. Сердце мое не находило покоя, я думала о рисунках Светки, о том, что нужно поговорить с мамой.
Но первым делом я решила сама что-нибудь порисовать.
Рисовала я разве что в детстве, так что понятия не имела, чего ожидать. Взяла лист бумаги для принтера, села за стол, нашла карандаш и стала думать.
Наверное, надо было рисовать Толика, раз он меня так вдохновлял.
Я подписала белизну так: Толик Тубло.
Наверное, в этом исходном виде рисунок и понравился бы Толику больше всего — что-то в нем, в таком разрезе, было даосистское.
Долго-долго я сидела с карандашом над белым листом бумаги, думала изобразить Толика в виде животного или мультяшного персонажа, раз уж мне не хватает мастерства.
Но на самом деле я просто не могла его в полной мере воспроизвести — странную смесь красоты и убогости, ангельского и вырожденческого, возвышенного и алкоголически-земного.
Мне стало так грустно, что никто не увидит Толика таким, каким видела его я. Я ощущала необходимость зафиксировать его, но рисунок для этого совсем не подошел.
И я сделала то, что, как мне показалось, было ближе всего — закрасила весь лист золотистым. Сверкающие чернила в тонкой, пахнущей клубникой, ручке закончились, но работой своей я была довольна.
Я спрятала рисунок в ящик стола, переоделась, взяла Светкин альбом и спустилась вниз, поглядеть на Толика.
В комнате его не было. И, судя по тому, что я не слышала его кашля, дома — тоже.
Толик ушел по своим делам, оставив меня одну.
Но сегодня и у меня были свои дела. Я распаковала альбом, посмотрела еще на причудливые Светкины орнаменты из бумажных чешуек.
Маму я нашла в ее кабинете. Завешанный фотографиями костей и рисунками динозавров, он производил странное впечатление. Словно я попала в гости к ученому из конца девятнадцатого века.
Мама сидела за компьютером, что-то увлеченно печатала и сверялась с какими-то скрепленными листками, на которых были россыпи цифр.