Я сделала победный глоток маминого кофе, он оказался невероятно сладким на вкус.
Я чувствовала себя отлично, сильной, хитрой, мне не терпелось рассказать все Светке. Я даже играла с мыслью поехать к ней самостоятельно.
— Спасибо, мам, ты делаешь просто суперское дело!
Я хотела было уйти, умыкнув мамин кофе, но вдруг она сказала:
— А что касается Толика, знаешь, мы с ним даже ходили на свидание. Это было до того, как я стала встречаться с Витей. Помню, мне пришлось вылезать к Толику со второго этажа, а потом он пробрался в магазин и украл две банки компота, мы пили его в парке, и Толик еще с кем-то подрался… Не помню, с кем!
Мама приложила пальчик к губам, кокетливо и одновременно по-детски. В этот момент она была такой красивой, куда красивее меня.
— Он тебе не понравился? — спросила я.
Но мама не ответила. Она продолжила свою мысль самым странным образом:
— Мы с Ритой тогда слушали Джоан Баэз.
Тетя Рита — мамина лучшая подруга. В честь нее меня и назвали. Она жила в Москве и работала журналисткой в какой-то нищей, но правдолюбивой газете. Тетя Рита носила очки с толстым стеклами, обладала внушительным носом, отличной фигурой и прекрасным, восхищающим, живым умом. Я ее обожала, жаль только, что мы виделись так редко.
— Кассета была писана-переписана, такой плохой звук. Толик попросил у меня послушать то, что я люблю больше всего. Я дала ему эту кассету, мне хотелось с ним поделиться тем. Потом мы еще раз пришли к ребятам, и вот он позвал меня танцевать. Играла какая-то другая песня, даже не помню, какая именно. Но мы с ним танцевали, и он пел мне на ухо, знаешь ее, "На берегах Огайо". Ты любила ее в детстве.
Насколько я помнила, то была песня про то, как мужик укокошил свою женщину из ревности, зарезал ее на берегу реки, потому что она не хотела быть его женой.
Мама вдруг вскочила, притянула меня к себе и покачалась в такт неслышимой музыке. Я приняла ее приглашение, мы стали танцевать. Мама пела мне на ухо, нежно, интимно, в чем-то интонация была даже похожа на Толикову. Я вполне представляла, как поет он и маме.
— And only say, that you'll be mine.
In no others arms entwine.
Down beside where the waters flow,
Down by the banks of the Ohio.
I held a knife against her breast,
As into my arms she pressed.
She cried: “Oh, Willie, don't murder me,
I'm not prepared for eternity.”
And only say, that you'll be mine….
I started home 'tween twelve and one,
I cried: “My God, what have I done?
Killed the only woman I loved,
Because she would not be my bride.
Мотив был узнаваемый, я помнила его. Мама вдруг остановилась, засмеялась.